Выходил Максим как все нормальные люди через двери. Поймав несколько удивленных взглядов работников сенсотеатра, он показал им язык, юркнул на улицу и, довольный собой, драпал целый квартал.
Дневной осенний воздух был влажен и густ, как сладкий кефир. Часы показывали половину пятого — опять влетит дома за опоздание к обеду. Родители, само собой, догадаются о причине, и даже, может, позвонят в школу, чтобы узнать был ли он на уроках. Им скажут, что был, проверив показания чипа-шпиона.
Хи-хи! Зато влетит Ваське Артамонову, этому зубриле, чей чип Максим так удачно взломал скачанной из сети программой — он заменил показания его чипа своими. Потом Васька пусть доказывает, что он не верблюд!
До дома осталось совсем чуть-чуть, перейти дорогу и, завернув в кусты, чтобы забрать припрятанный школьный рюкзак, подняться на лифте на второй, жилой уровень города.
* * *
То, что случилось в следующие несколько секунд, можно было бы выразить несколькими скомканными, размытыми фотографиями, брошенными в костер. Обугливающимися, съеживающимися, страшными…
Сначала черный, блестящий и гладкий псевдоасфальт, с пробегающим по его поверхности разрешающим зеленым пунктиром пешеходного перехода, и неторопливо идущие люди. Потом, одновременно со странным скрежещущим звуком — крик и фигура женщины стоящей посередине дороги. На нее несся потерявший управление и высоту небольшой грузовик. Он сначала упал с двухметровой «высоты безопасности», шваркнув днищем, потом развернулся боком…
Защитные силовые поля перехода опоздали буквально на секунду и женщину смяло как мокрую, красную салфетку. Тело высоко взлетело, хрустнув и взмахнув руками, затем влажно шлепнулось на асфальт. Воздух осветился предупреждающей вспышкой, взвыли аварийные сирены.
Максим открыл рот от ужаса. Крик прервался.
Вспотели ладони.
Онемел затылок.
Максим смотрел, не отрываясь, на отброшенное в сторону тело, перекошенное, словно сломанная кукла. И… и ничего не думал. Голова была пуста как футбольный мяч. Ничего, кроме неимоверного удивления и сумасшедшего ужаса. Руки и ноги одеревенели.
Память либо не удержала, либо не зафиксировала то, как от грузовика отделилась и опрокинулась платформа, груженная бетонными плитами, щедро раскидывая вокруг себя тяжелую смерть. Вместо этого память милостиво сохранила краткий миг удара и гулкую пустоту.
Никаких эмоций.
3.
Будто бы сквозь вату, набившуюся в уши, Максим услышал голоса, глуховатые, трудно различимые:
