Челданов закончил проведение утренней летучки и распустил людей. Сорокин подгадал с точностью до минуты.
— Могу отнять у тебя несколько минут, Харитон Петрович?
— Заходи, Никита Анисимович. Давненько я не видел своего первого зама.
— Так я же ваше задание выполнял.
— Не мое, а государево. Нарыл морячков?
— Троих. Больше не нашлось. Нужны еще сутки, хочу маяк проверить.
— Интересная мыслишка.
— Не моя.
Челданов указал на стул, и Сорокин сел, прижимая папку к груди.
— Что у тебя, давай.
Полковник протянул руку, но Сорокин папку не отдал.
— Поисками занимался весь особый отдел, розыск и архивисты. Ни черта у нас не получалось. Я призвал на помощь одного опытного специалиста, он уже не в первый раз мне помогает. Три дня сидел за столом, перебирал архивные папки. На месте, безвылазно. И дал мне три фамилии. Я их проверил. Все трое оказались моряками с «Восхода». Со списком команды я его не знакомил.
— Он, что, шаман?
— Следователь от бога.
— Ну да, а то мы вроде бы совсем тупые, без зеков шага ступить не можем. Зеки — архитекторы, инженеры, электрики, механики…
— Этот зек следователь.
Челданов нахмурил брови. Выдержав паузу, закурил.
— Начал, продолжай.
— Большой важняк>[10] с Лубянки. Журавлев Матвей Макарович. Трижды он мне помогал. Год назад я связывался с Кузнецовым из Москвы. Он нам всегда подробные справки выдает на наши запросы.
— Кузнецов дожидается «путевочки» на курорты Охотского моря, вот и лезет к нам в друзья. Того и гляди, с этапом прибудет. Непонятно, как он после расстрела банды Ежова на плаву остался. До сих пор у полковника поджилки трясутся. Ладно, черт с ним. Что в справке?
— Журавлев написал два учебника по криминалистике, по ним до сих пор оперов обучают. Преподавал право в Высшей школе НКВД. Вел самые сложные дела. На последнем засыпался, отпустил заклятого «врага народа» прямо с Лубянки на свободу. Не нашел в его деле состава преступления. Того, конечно, тут же взяли, а Журавлеву впаяли ту же статью и украсили ее пособничеством, соучастием, организацией, заговором, в общем, полный набор. Двадцать пять лет, на всю катушку впаяли. Если я его верну в лагерь, ему конец, за четыре года от него тень осталась.
— Как себя ведет?
— Жалоб я от него не слышал, просьб тоже. Тянет свою лямку, как может, но надолго его не хватит. Помоги, Харитон.
Последние слова прозвучали как-то по-особенному, будто Сорокину они жизни стоили, даже шрам на щеке побелел.
— Если Никита Сорокин за кого-то слово замолвил, значит, тот его стоит. Где Журавлев?
