— Ну, слава богу, успел!
На этом его мысль оборвалась. Стекла кабины рассыпались и, превратившись в крошку, полетели ему в лицо. Перед ним возникла черная стена дыма. Машина начала цеплять верхушки деревьев. Очки спасли глаза. Шабанов не чувствовал боли, но руки плохо слушались. Только бы не потерять сознание, тогда конец, сгорит вместе с машиной.
Самолет сел на брюхо в открытом поле. Вспыхнул огонь. Шабанов расстегнул ремни, отбросил крышку люка и начал выкарабкиваться из кабины. Ему показалось, будто он потяжелел вдвое и не может справиться с собственным весом. Скрипя зубами, он дрался за свою жизнь. Перевалившись через борт, упал на крыло и соскользнул с него на землю.
Машина полыхала. Ползти он не мог, начал перекатываться с боку на бок. Небо смешалось с землей, кровь заливала стекла очков, Шабанов их скинул. Откатившись на безопасное расстояние на случай возможного взрыва, он достал спички и поджег свой планшет с картами и документами, затем достал пистолет и передернул затвор. Теперь кровь заливала ему глаза — утыканное осколками лицо продолжало кровоточить. Он ничего не видел. В таком состоянии ему не уйти. До линии фронта не менее десяти километров, не дотянуть, слово «плен» даже произносить стыдно. Выход только один — пуля в лоб. Вот судьба с ними и рассчиталась за бессмертного морячка. Глеб поднял руку, приставил к виску пистолет, но потерял сознание раньше, чем успел выстрелить.
Очнулся он в каком-то сарае. Пахло навозом и перепревшим сеном. Лицо пощипывало, словно его кошки поцарапали. Вокруг сидели люди а гимнастерках без погон. Его голова лежала на свернутой шинели. Кто-то подал воды в ковшике, Шабанов с жадностью осушил его.
Рядом на корточках сидел немолодой мужчина в офицерской гимнастерке и, улыбаясь, смотрел на растерянного пилота.
— Ничего, герой, до свадьбы заживет.
— Где мы?
— В гостях у фрицев. Набьют коровник до отказа и погонят в лагеря. Нас тут сначала пятеро было, теперь не меньше сотни набралось. Где-то наши ребята попали в кольцо, за три дня коробочка набилась, потоком ведут.
— Вместе с сараем сожгут. Знаю я этих сволочей, — подал голос сидящий неподалеку.
— Нет. Не те времена. Видишь, летуну йод дали, бинты. Заботливые. Это при наступлении они жгли все подряд, теперь смысла нет. Рядовой состав немцы не жалуют, а офицеры на обмен пойдут.
Шабанов тут же вспомнил о Хрущеве.
— Другие летчики здесь есть? — спросил он, пытаясь встать.
— Был один, его увели, и больше он не возвращался. На допросы всех водят. Морды не бьют, ничего не требуют, ходишь, как невеста на смотрины. Были случаи, когда с допроса не возвращались, но таких мало.
