На нем была просторная рубашка, рукава закатаны до локтей; выцветшие джинсы, белые кроссовки. Он держал тарелку и посудное полотенце. С тарелки капало. Отец-одиночка, занимающийся хозяйством?
Из дверей вырвался аромат вареного мяса. Обед закончился, а это значило, что дорога заняла у них уйму времени. «С удовольствием съела бы стейк».
— Мистер Добблер?
— Да.
Дружелюбные карие глаза, сутулость. На седловине носа вмятинки, следовательно, он носит очки.
На вид ничего неприятного. Ладно, посмотрю, как он отреагирует, когда покажу ему свое удостоверение.
Он улыбнулся.
— Я думал, что вы — свидетель Иеговы. Взглянул на Айзека.
— Не случилось ли чего в нашей округе? — поинтересовался Добблер.
— Я — детектив из голливудского участка, сэр. Расследую убийство вашей жены.
— Моей жены? — Улыбка увяла. — Прошу прощения. По-видимому, вам нужен мой брат Курт. Меня зовут Тед Добблер.
— Вы тоже здесь живете?
— Нет. Я живу в Сан-Франциско. Сюда приехал по делу. Курт настоял: не хочет, чтобы я жил в гостинице. А вы снова открываете дело Марты?
— Дело Марты не было закрыто, сэр.
— Вот как? Ну да ладно, пойду приведу Курта. Он наверху, с Катей. Помогает ей готовить домашнее задание. Проходите в дом.
Петра и Айзек последовали за ним через маленькую пустую прихожую. Вошли в скромную гостиную. Узкий коридор вел в кухню.
— Секундочку, — сказал Тед Добблер, метнулся в кухню и вернулся уже без тарелки и полотенца.
Дубовая лестница с левой стороны комнаты вела на второй этаж. Оттуда слышались голоса — высокий девичий и ворчливый баритональный.
Тед Добблер остановился у ступеней.
— Я не хочу вмешиваться, детектив, но у моего брата в последнее время все хорошо. Может, появились новые данные? Могу я сказать ему об этом?
— Ничего существенного, — заверила его Петра. — Мы просто наводим порядок в старых делах.
Тед вскинул плечи.
— Понял. Располагайтесь поудобнее. Скажу Курту, что вы здесь.
Петра и Айзек уселись в противоположных концах длинного дивана. Очень мягкий диван с нарядной обивкой. На белом хлопке набивной рисунок — огромные красные розы и зеленые лианы, изогнутые, словно змеи. Круглые подлокотники, отделанные кантом швы, снизу — красная с золотом оборка. Напротив дивана стояли два кресла, на металлическую раму которых натянута очень черная кожа.
Журнального столика в комнате не было, стоял лишь пуфик, на нем лежал пульт от телевизора.
Убранство комнаты было в том же роде: женственность его весьма причудливо сочеталась с формами, свидетельствующими о присутствии в доме мужчины. Возле одной стены стояли огромный телевизор с экраном в семьдесят дюймов и почти пустые книжные шкафы. Рядом — антикварный столик для рукоделия, накрытый кружевной салфеточкой. На белых стенах висели репродукции фламандских натюрмортов и две большие фотографии в медных рамках — на одной был запечатлен пуск космического шаттла, а на другой — бомбардировщик, рвущийся в небо. Ковер на полу был серого цвета, такого же, как и сам дом. Похоже, что его давно не чистили. В доме сильно пахло вареным мясом.
