– Да бросьте вы вашу Верку-пионерку, – зашипел Сергей Павлович. – Вон, в подворотне, два мужика… Видите?!
Цимбаларь снова пожал плечами. И что? В этой подворотне с утра до вечера то пьют, то отливают.
– А они, – вгляделся Сергей Павлович, – просто стоят.
– Третьего ждут, – тотчас нашел разумное объяснение Зиновий Германович. – К Верке в магазин отрядили.
Обойдя стоящий у окна стол и приблизившись к Зиновию Германовичу, доктор Боголюбов зашептал ему в ухо, что Цимбаларь младенец, каковым до недавнего времени был, впрочем, и сам доктор. Документик их ужасно интересует! Вообразите теперь, продолжал шептать Сергей Павлович, время от времени чуть откидывая занавеску и поглядывая в подворотню: те двое стояли истуканами, обещанный же Зиновием Германовичем третий пил, должно быть, в другой компании; вообразите, что вместе с подробностями о судьбе деда Петра Ивановича, где-то между строк, нежелательный читатель их архива обнаруживает одному ему понятное упоминание о месте, где документик до сей поры может быть скрыт. Тайник какой-нибудь. Семейство, исступленно хранящее верность катакомбной церкви. Или маленький город, столетний покосившийся рубленый дом и житель его – древний летами иерей, кому конверт передан был с наказом беречь яко зеницу ока.
Ах, так! Ловкач и проныра, он желает выкрасть нашу тайну! Пустить за ним хвост. Телефон поставить на прослушку. Все личные встречи – под колпак. Зиновий Германович нахмурился и старательно вперил взор выпуклых карих глаз в подворотню. Стоят. По-прежнему двое. Не пьют и не мочатся. В самом деле, подозрительные люди. И папа говорил: берегись! оглядывайся! И капитан в подвале, его фамилия Чеснов (без буквы «т»), даже не старался скрыть, что доктор Боголюбов у них как на ладони. И Николай-Иуда – тот вообще осведомлен едва ли не о каждом шаге внучатого племянника. Днями была в гостях Аня…
– Была?! – отвлекся от подворотни Зиновий Германович, и его взгляд потеплел. – Давненько не пировал я на свадьбах!
И он вдруг звонит и так, между прочим, ты, говорит, небось завлек подружку на веселую пирушку… Вспомнив и пересказав слова Николая-Иуды потрясенному до глубины души Зиновию Германовичу, Сергей Павлович и на томящихся в подворотне двух мужиков взглянул с уверенностью: Небо свидетель, это топтуны, к нему приставленные!
Какой план по здравом размышлении избрали хозяин и гость, отчасти ощутившие себя гарнизоном, запертым в осажденной врагом крепости?
