подобно дикой обезьяне
жил первобытный человек.
А на уровне средневековой, Киевской Руси, им сочинилось дивное четверостишие, такого никогда не написать ни одному из нас, надменных каторжников ремесла:
Но как бы тело ни болело,
стрелу татарскую кляня,
оно у князя было цело и
даже село на коня.
Чтоб я так жил, как это сделано! А женщина одна, огромную поэму про любовь накропавшая, две гениальных строчки сочинила сгоряча:
Любимый открыл мой природный тайник,
оттуда забил стихотворный родник.
Ещё один замечательно грустный стишок сообщил мне приятель:
Послал в редакцию
я семь стихов про осень,
а из редакции
мне их вернули восемь.
И на выступлении однажды, когда я с восторгом и блаженством это всё читал, записку мне прислали, подарив шедевр не слабей:
Как полноводная Нева течёт в объятьях Ленинграда,
так возбуждённая вдова довольна прорванной блокадой.
Вообще поразительна щедрая отзывчивость зрителей. Стоило мне упомянуть какое-то забавное выражение мудреца в погонах с нашей военной кафедры в институте, как пошёл поток записок с изложением изящных мыслей этих тонких педагогов. Иногда обозначались точно место и время произнесения, чаще только самая суть.
"Один наш студент-медик на военных сборах обратился к офицеру прямо из строя: скажите, пожалуйста, вы не могли бы к нам обращаться уважительно и без мата? Офицер ответил: я могу на вы, могу без мата, но лично тебя я заебу!"
"Город Горький, 81 год. Военное дело. Офицер - студенту: как вы вообще могли поступить в консерваторию, если вы не помните номер своего противогаза?"
"Москва. Первый медицинский институт. Военная кафедра. Майор: студент, почему ты не был на семинаре? Студент: я болел эндометриозом. (Это некое заболевание матки.) Майор (презрительно): я с эндометриозом всю финскую войну прошёл".
Москва, полковник в Автодорожном институте: "Куст - это совокупность палок, торчащих из одного и того же места".
"Ленинград. 82 год. Кораблестроительный институт. Капитан 3 ранга мечтательно: "Скорей бы война! Добровольцем пойти! В плен сдаться! В Париже побывать!..."
А одна женщина-врач, какое-то время прослужившая в армии, получила при увольнении замечательно двусмысленную грамоту: "За отличное обслуживание штаба дивизии".
Доверительные слова пожилого ветерана за вечерним общим курением: "Меня за всю войну и наградили-то всего один раз, при взятии Варшавы, триппером".
В толстой папке, где храню я эти ценные дары зрительского доброжелательства, есть и листки, исписанные моим личным, донельзя корявым почерком. На этих случайных клочках писал я, понимая, что запомнить невозможно, перечень еврейских фамилий. Один мой американский приятель много лет имеет дело с нашей эмиграцией - крепился несколько лет, потом не выдержал и стал записывать:
