Нажал. Все закрутилось и завертелось, и машина уехала. А носящий телогрейку как-то горько задумался о случившемся, настолько горько, что в рассеянности попридержал за рукав проходившего и замедлившего шаг Герберта Ивановича и попросил у него закурить.
– Да я не курю, что вы, – отчего-то стесняясь, сказал Герберт Иванович.
– Поди и не пьешь, – сказал незнакомец, тоскливо оглядев его.
– Нет-нет. Я иногда пью. Сухое. Мне вредно, я лечился, но иногда пью, – заволновался Герберт Иванович.
– Ага. Значит, не пьешь. А я вот пью. Я всю получку пропиваю. Иногда. У меня денег никогда нету.
– А работаете, простите, кем? Как специальность? – поинтересовался Ревебцев. Ему было интересно.
– Да уж какая там специальность, – размахался руками его собеседник. – Дворник – и все тут. Уборщик. И фамилия – Замошкин. Иван. Денег нету.
– Видите ли, – засмеялся интересующийся. – Денег – их никогда нет. Я помню, что был студентом. Мы получали на новые деньги рублей по… по тридцать пять. Мне не хватало. Потом первая зарплата – сто. Тоже не хватало. Сейчас работаю старшим экономистом. То есть это где-то сто пятьдесят плюс коэффициент. И ежеквартальная премия ведь еще. А денег нет. Куда они уходят?
– Да. Это ты говоришь со-о-вершенно правильно. Я вот тут недавно работал еще на ставку сторожем в кафе «Лель». Это еще шестьдесят, то есть у меня в месяц выходило чуть не сто сорок да еще плюс продукты таскал, колбасу. Как дежурство, так полная сумка. А как жил, так и живу. Правда, я пью, а ты нет, но все-таки это очень и очень странно.
Замошкин тоже разволновался и в волнении забыл все. Он стоял, не видя Герберта Ивановича. Удивлялся и Ревебцев.
– Да-а… }
– Да-а… }
– Вот как… } Говорили они
– Вот так… }
Ну, стояли они, стояли. Говорили они, говорили.
Только сколько же можно стоять? Сколько можно говорить? Ведь жизнь продолжается, несмотря на отсутствие денег. Так что старший экономист сказал так:
– Так что, я пошел.
Только не тут-то было. Замошкин неожиданно вежливо вцепился ему в рукав.
– Позволь, пожалуйста. Ты – мне. Дай! Только если это Вас не затруднит. Я тут, неподалеку. Вы всегда меня найдете. Я потом отдам.
Тут уж Герберт Иванович Ревебцев очень посуровел и, решительно высвободившись, сказал: «Нет!»
И так это он сказал отменно хорошо, решительно и грозно: «Нет», и все тут, – что Замошкин больше ничего не просил, и дальше разговор между ними стал вообще нелеп.
Вот он, этот разговор.
– Да я бы, вот. Вон мое окно. Оно – темное. Когда горит, то я – дома. Я бы всегда, я сразу бы отдал…
