— Это я уже понял, — кивнул Вадим.
Вновь за столиком зависла пауза.
— Ты чего такой хмурый, Вадик? — с искренним участием поинтересовался Ашот. — Что-нибудь случилось?
Откровенничать Вострецову не слишком хотелось. Потому он только пробурчал неопределенно:
— Да так, Ашот, всякие разности…
Айвазян подчеркнуто восхитился:
— Хорошо загнул, турок! Всякие разности! Разные всякости!… И все-таки?
Ответ Вадима мог бы показаться обидным:
— Тебе-то какая разница? Ты ведь тоже не можешь сказать, почему «водишь» своего «клиента»…
Ашот не обиделся. Он вообще на друзей редко обижался. Но уж если обижался…
— Значит, что-то по работе?
Вадиму стало неловко. Что он, в самом деле, на людей бросается, когда к нему с таким участием?
— По работе, — признал нехотя.
Айвазян поднял рюмку. Опять заговорил громко, «включив» свой псевдоюжный акцент:
— Давай, ахпер, випьем за то, чтобы у нас в джизни било столько бэд, нэприятностей, несчастий, напастей, трагэдий и горья, сиколько сэйчас останэтся в наших рюмках капэль этого благословенного напытка!
После таких слов грех было не выпить. Вадим проглотил обжигающий «благословенный напиток» сомнительного качества, запил его не менее сомнительным, стремительно остывающим кофе. По телу прошлась горячая волна. И сразу потянуло поделиться своими проблемами.
Он наклонился через столик. Перед лицом вдруг оказалась вазочка с пыльным искусственным цветочком. Вострецов отодвинул ее в сторону.
— Понимаешь, какое дело, Ашот… — начал было он. — На работе у меня и в самом деле…
Однако Айвазян его торопливо перебил:
— Стоп, Вадик! Погоди секунду, послушай сначала меня… Я могу понять состояние человека, когда ему плохо, когда у него проблемы и когда ему просто нужно перед кем-нибудь выговориться… Однако давай сразу определимся: ты сейчас, под настроение, можешь наговорить что-нибудь лишнее, о чем потом будешь сожалеть. Например, что-то такое, о чем говорить не имеешь права. Ты потом будешь переживать, да и мне тоже это ни к чему. Так что давай-ка лучше соберись и реши, что ты можешь говорить, а что — не должен.
Вострецов почувствовал, что у него к горлу подкатил горячий ком. Это ж надо, сколько чуткости и деликатности в приятеле!
— Не переживай, Ашот, не переживай, дружище, — он попытался за немудреной шуткой скрыть это доброе чувство. — Ни личную, ни служебную, ни тем более государственную тайну я тебе раскрывать не собираюсь.
Он откровенно взял в руку пустую рюмку и демонстративно заглянул в нее. Айвазян намек понял, схватил бутылку, налил понемногу обоим. Выпили.
