– Послушай, бабушка, – говорят ей доверительно. – Тебе сколько лет? Семьдесят пять?! Вчера тоже одна такая приходила, тоже придумывала сказки, а потом честно призналась, и мы ее отпустили подобру-поздорову. Зачем же ты нас обманываешь? Что мы, первый год здесь работаем, что ли?.. Скажи честно, я, мол, старая, памяти ни черта нет, бумажник обронила, а деду сознаться страшно. Вот я и иду в милицию и думаю, что там дураки сидят, уши развесили и все на веру берут. Иди-ка поищи свой кошелек хорошенько, вспомни, где бывала, где стояла, возле кассы посмотри хорошенько…
Бабуля выскакивает, как ошпаренная. Она ничего не знает о соревновании между отделами за Переходящее Красное знамя, но чувствует, что виновата. «Может, действительно где обронила и на честных людей напраслину взвела… Подальше от греха. Бог с ними, с деньгами-то, как-нибудь выкрутимся».
Эта бабуля отделу больше не страшна. И не только нашему. Если ее обворуют еще раз, она живо вспомнит эту сцену и больше никогда не испортит ничьи показатели.
Ну, а если кто-то посерьезнее? Тогда бумажку с данными можно сунуть в карман и носить рядом с носовым платком. На телефонные звонки можно отвечать грустным голосом: да, делаем все, но очень тяжелый случай, пока ничем помочь не можем. Позвоните на следующей неделе. Потом – через неделю. Потом – в будущем месяце. Когда звонки кончатся, бумажку можно вынуть из кармана и использовать не по назначению. А вместо нее положить другую бумажку.
Ну, а если кто-нибудь совсем серьезный? И жалобы наверх и проверка гарантированы? Тогда ничего не попишешь, надо регистрировать и возбуждать уголовное дело. Конечно, чтобы не испортить соотношение между нераскрытыми и раскрытыми, надо будет усадить десяток хулиганов, которые сквернословили в присутствии детей, поднимали руки на тещ или плевали на кухне в соседский суп.
Я сам как-то стал жертвой такой липы, хотя и в несколько другой области. Все мы должны были ходить на занятия по самбо. На самом деле никто не ходил, но в отчетах о занятиях птички ставили регулярно. И вдруг общегородские соревнования между отделениями. Меня, конечно, сунули в команду из восьми человек. Один был разрядник, остальные – как я. Перед соревнованиями разрядник наскоро показал нам несколько приемов. Главное, чтоб все явились и не было «баранок» – в других отделениях такая же картина, может быть, на кривой вывезет.
И вот меня вызывают на ковер. Человек триста сидят вокруг – болеют. Много татар, славян, есть кавказцы. Евреев нет. Перед схваткой я просмотрел списки и с ужасом убедился, что у первого же моего противника разряд по самбо. Значит, быстро отмучаюсь.
