Мериамон смотрела вперед, на юг, и ветер дул в спину. На юг, в Египет.
Через час после выхода из Сидона кавалерия Александра превратилась в пехоту. Коней разнуздали, и колонна пошла пешим порядком. В полдня пути от Сидона небо покрыли тучи, а к вечеру пошел дождь. Ветер подгонял идущих, снежная крупа секла их. Люди завернули оружие в кожи, сами закутались в плащи и продолжали путь. Кони опустили головы, поджали хвосты. Мериамон, в двух шерстяных плащах и одном кожаном, чувствовала себя такой жалкой, как никогда в жизни. Холод, сырость, ветер лишили ее тело последних крупиц тепла. Она не могла удержать дрожь.
Вечером в лагере был шатер и огонь в очаге, заботливо поддерживаемый слугами. Он немного согрел воздух, но Мериамон не могла согреться.
Она мало спала, ее била дрожь. Ей снились те же сны, но она была им даже рада, потому что в снах было тепло. Она проснулась — и снова холод, сырость и бесконечный дождь. Ей принесли еду, но она почти ничего не съела; ее мутило. Она нашла свою лошадь — надо было бы дать ей имя, ведь имена — это все, но сейчас не было сил, был только холод. Она забралась на лошадь и ехала. Кругом был только дождь и ветер. Она не чувствовала ни рук, ни ног.
Тепло. Где-то было тепло. Она поплыла. Нет, это кружилась голова. Тело осталось где-то там, бедное, ничтожное, тяжелое, со льдом в костях.
— Мариамне!
Имя? Но это не ее имя!
— Мариамне!
Еще раз. Другой голос. Торопливый. Сердитый?
— Мариамне!
Повторенное трижды имеет власть. Но не над Мериамон. Она засмеялась. Кругом грохотало. Никаких слов. Никакого имени. Только ветер, и дождь, и холод, но ей было так тепло, так хорошо, так легко…
— Проклятие, это свыше ее сил!
Слова. Такие громкие, пронизывающе-резкие.
— Началась лихорадка. — Говорит кто-то другой, тише, спокойнее. — Она или умрет, или выкарабкается. Одно из двух. Решать будут боги.
— Боги? — Короткий, горький смешок. — Ты еще веришь в них?
— Я верю, что в мире есть много такого, чего мне не понять.
— Царь верит каждому их слову. Он принесет меня в жертву любому из них, если она умрет.
— Почему? Что ты мог сделать? Ты же страж, а не врач.
— Это я виноват, что она заболела.
Тихий голос зазвенел насмешливо:
— Да, конечно, ты мог бы остановить ее. Или ты приказал бы дождю прекратиться и ветру утихнуть?
— Я мог бы заставить ее поехать в фургоне вместе с персидскими женщинами. Они бы не возражали. Они ее любят.
— Наверное, — сказал другой голос. Женский.
— Наверное, об этом еще стоит подумать, — сказал мужчина. — Их шатры теплее; там все эти ковры, подстилки — и там спокойнее. За ней там будет хороший уход.
