— Все, что важно здесь и сейчас. — Богиня вовсе не казалась возмущенной. Но она была когда-то женщиной, как сама сказала, и царицей; и Мериамон была достаточно царственной, когда хотела. Так что не было так уж странно говорить дерзкие слова царице земли и небес.
Мать Изида рассмеялась.
— Ох, конечно, мы родственницы. Радостно видеть такое бесстрашное дитя.
— Я всегда была твоей, — ответила Мериамон.
— Ты моя, — сказала богиня. — И твой царь, и все сущее.
— И… все остальные?
— И они тоже, — ответила богиня. — Я их мать и царица. Мой царь, который умер и снова живет, его царство — смерть и жизнь, которая происходит из смерти. Все сущее — мое. То, что делаешь ты, то, что ты делала во имя Амона, было сделано для меня.
— А он? Царь, которого ты создала?
— Он превыше всего, — ответила богиня.
— Значит, — сказала Мериамон, — никто другой. Это была ты.
— Я и другие по моей воле. Ты понимаешь, дитя? Ты понимаешь?
— Нет, — ответила Мериамон. — Но я пойму. Я певица Амона. Я делала, как он приказывал мне. Эта тень, что ходит за мной…
— А-а, — сказала богиня, и улыбка ее потеплела. Тень Мериамон оскалила шакальи клыки и поклонилась до земли. — Друг, — сказала богиня. — Брат. Любимый мой Анубис, все ли хорошо?
— Все хорошо, — отвечала тень. Голос у нее был низкий, с оттенком рычания и смеха. Тень повернулась от богини к Мериамон, и она поняла. Тень оставит ее. Теперь, когда Мериамон вернулась в свою родную страну. Теперь она не нужна Мериамон.
Она удивилась, как это болезненно. Она приняла этого стража по необходимости и из послушания, когда взяла на себя бремя покинуть храм Амона и привести царя к его трону. Потеря тени в Тире была очень тяжкой, потому что с ней ушла вся сила, которую Мериамон имела за пределами страны Кемет. Теперь потерять ее не значило ничего: Мериамон вернулась домой.
Тень стала ее частью, живя в ее тени, охраняя ее тело и души.
Тень повернулась к ней от богини. Тень — он. Она будет помнить его, потому что здесь он стал более целым и более реальным, чем она сама. Его уши прижались, потом встали. Глаза смотрели живо.
— Ты хорошо служил, — медленно сказала Мериамон, — снизойдя до того, чтобы служить смертной женщине, ты, который гораздо больше, чем просто смертное существо.
Шакалья голова склонилась в знак согласия. Яркие глаза смотрели прямо. В них не было возмущения. Его не было никогда, даже в самом начале, когда Мериамон еще не умела толком обращаться с той силой, которую ей дали, и боялась ее.
