Звезда мореплавателя - Владилен Михайлович Травинский

Очередной выпуск серии «Пионер — значит первый» посвящен Магеллану, который 450 лет назад совершил первое кругосветное плавание. Повесть В. Травинского написана от лица соратника Магеллана — Антонио Викорати. На самом деле такого человека не было, но прототипом для него в какой-то мере послужил Антонио Пигафетта — участник кругосветного путешествия, автор книги-дневника о Магеллане.

Юный читатель встретится здесь с целым рядом непонятных слов, исторических личностей и географических понятий. Необходимые пояснения к этим словам он найдет в конце книги.

Жизнь моя на закате. Мне нет пятидесяти, но дрожание руки, боли в сердце и многие другие признаки говорят о том, что вскоре всевышний призовет меня к себе.

Я не боюсь смерти: то, что выпало на долю нам, спутникам Магеллана, делает человека бестрепетным. Но я должен успеть выполнить свой долг: рассказать о плавании и о нашем командоре[1], память о котором свята.

Да, руки мои дрожат, и, наверное, главная причина тому — беды, трудности и болезни во время нашего долгого плавания. Тело человека слабее его духа, и тяготы, не сломившие волю, могут одолевать сердце. Но я ни о чем не жалею. Я благодарю провидение за то, что оно даровало мне счастье быть свидетелем и участником подвига во имя добра и познания.

Все мы смертны. Однако люди продлеваются в веках своими делами. Уходят каменщики, а дома стоят; хоронят поэта, но поют его песни. В меру своих слабых сил и если на то будет согласие господа, я не позволю затоптать в пыль имя Фернандо Магеллана[2].

…Время меняет характер. Сейчас я строже смотрю на себя и на других, чем в те далекие годы, когда отблеск великого океана впервые лег на мое лицо. Я стал лучше владеть пером, чем мечом, быстрее мыслить, чем действовать, и многое понимаю глубже и холодней. Но стоит мне вспомнить апрельское небо над бухтой Сан-Хулиан[3] в стране, что лежит далеко на западе, и дрожание кинжала, который я держал в зубах, готовясь к абордажному прыжку, стоит представить вновь искрящиеся ледники, ползущие на нас в коричневом Патагонском проливе[4], или свайные дворцы Себу[5], проступающие сквозь теплый туман, — я опять чувствую волнение крови. И если бы сейчас открылась дверь и с порога командор Магеллан посмотрел на меня своим нелегким взглядом и сказал: «Антонио, друг мой, надо опять идти покорять планету», — я, не колеблясь, но радуясь, снял бы с гвоздя свой давно не чищенный шлем и занял у бомбарды