Мериамон обернулась. Нико стоял у края воды — темные очертания головы и плеч, белый отсвет хитона.
— Твоя мать отвергла царя, — сказала Мериамон.
— Он еще не был царем.
— Но он мог им стать. И, когда он стал царем, когда у нее был сын, которым можно было воспользоваться, как оружием, она не сказала ни слова. Она жила так, как выбрала сама. Она подарила мужу сына, который был его собственным.
— Обычный здравый смысл. К тому времени уже родился Александр. Всем было известно, что у него была за мать.
— Женщина себе на уме.
— Гарпия. — Нико вздрогнул. — Ну нет, может быть, она была и не так плоха. Они вполне подходили друг другу, даже когда он пошел на сторону. Он всегда возвращался, или она, или оба. Неправду говорят, что Александр и Олимпия заплатили убийце, который прикончил Филиппа.
— Я знаю, — сказала Мериамон.
— Ты, наверное, видела. Мериамон не ответила. Не нужно.
— Она была вне себя, когда он умер, — продолжал Нико. — То вне себя от радости, что он наконец получил по заслугам, то вне себя от горя. Но все время сохраняла хладнокровие и следила, чтобы ее сын получил то, что ему причиталось. Ужасная женщина. В ней есть богиня, я думаю, а может быть, фурия.
— А может быть, ум, — заметила Мериамон, — и нетерпимость к мужским выходкам. От них быстро портится характер.
— Как вы нас только терпите? Мериамон засмеялась.
— Иди сюда, — сказала она.
Он, к удивлению, повиновался. Мериамон взяла его руки в свои.
— Не спрашивай, — сказала она, — и не сомневайся. Просто принимай как есть.
— Но ты же… я не…
Встав на цыпочки, она прижала ладонь к его губам, заставив замолчать.
— Я тоже не понимаю до сих пор. Ты такой высокий и сильный, а я такая маленькая и совсем не красавица…
Он неожиданно поднял ее, как ребенка, и она оказалась с ним лицом к лицу.
— Ты красавица. — Он сказал это так, как будто командовал воинами на параде.
— Нет, — возразила она. — Могу быть хорошенькой, если специально постараюсь. А в остальном…
— И что ты нашла во мне? Я калека, а лицо у меня, как старая сандалия. Если бы у меня был какой-нибудь чин, или власть, или боги бы как-то отметили меня…
— Ты есть ты, — сказала она и прижала ладонь к его щеке. Она была шершавая от щетины. Тяжелый подбородок, большой рот, непреклонный нос не привели бы в восторг скульптора, но они были его собственные. — Я хочу, чтобы ты был таким, какой ты есть. Даже когда сердишься.
— У тебя змеиный язычок, — вспыхнул он.
— Точно, — ответила она. — Видишь, как мы подходим друг другу.
