— Нет, — сказала Мериамон.
— Тогда вы оба дураки.
— Несомненно, — согласилась она.
— Если бы я был Александром, — сказал он. — Если бы я был царем, знай, я бы хотел тебя. И я хочу тебя.
— Если бы ты был Александром, — ответила она, — тогда бы я хотела его.
— Не хотела бы.
Он сказал это так твердо, что она засмеялась. Ей было лучше знать. В ней не было веселости, только злость, недоверие и безумная радость. Он хотел… Он хотел…
Нико пришлось трясти ее, чтобы Мериамон прекратила заливаться смехом.
— Я думала, — сказала она, задыхаясь, — что ты… не можешь…
— Не могу. Ну и при чем здесь…
Его резкость немного привела ее в чувство. Все так знакомо: по характеру они стоили друг друга.
— Иногда мне хочется, чтобы я хотела царя, — сказала она. — С ним проще. Огонь и воля, гениальный командир для армии. А ты… Я никогда не знаю, что ты сделаешь или скажешь.
— Я всего-навсего конник. Для царя я не представляю ничего особенного.
— Он знает тебя, — сказала Мериамон, — и знает, кто ты такой. Ты не рос вместе с ним, как Птолемей. Но ты и не сын его отца.
Нико вздрогнул и до боли сжал ей руки.
— Что ты…
— Они братья. Я вижу. Знал ли об этом Лаг?
Нико отпустил ее и пошел прочь. На сей раз она не пыталась его остановить. Он пошел вдоль берега, она шла следом.
— Он знал, — сказал Нико. — С самого начала. Он женился на ней, зная, что она носит ребенка от Филиппа. Филипп не был царем, и непохоже было, что он им станет: его брат царь был еще достаточно молод, мог жить еще долго и иметь сыновей. Так что она вышла за Лага, и, когда родился сын, Лаг принял его и назвал своим собственным. К тому времени, когда Пердикка умер, не оставив детей, и Филипп стал царем, Птолемей был сыном Лага, вот и вся история. Но у Филиппа была хорошая память на женщин — он всегда следил за ними, так же, как следил за всем, что когда-либо касалось его, — и нашу мать он тоже не забывал. Так что все знают, но никто не говорит вслух.
И неудивительно: Птолемей был старше, он мог предъявить претензии на трон Александра.
Нико хорошо понял, о чем она думает.
— Он не станет. Он не такой дурак.
— Нет, конечно, — согласилась Мериамон. — У Птолемея побольше здравого смысла, чем у большинства людей. Он знает, что лучше для него и для его народа.
— И он любит Александра. — Нико остановился. — Мы все его любим. Даже те, кто сначала хотел другого царя, — все они так или иначе согласились. Перед ним трудно устоять.
— И женщине тоже? — Мериамон вступила в воду. Она была ни теплой, ни холодной, ласково плескалась у ее колен, замочив подол. Если напрячь свои чувства, можно различить в ней блеск Нила — величайшей реки мира, реки, полной силы и воды, начинавшейся в неведомых глубинах Африки и изливавшей свои обильные воды в море. Река давала и отнимала, давала Двум Царствам их богатства и силу, забирала их обратно и уносила в Великую Зелень, море у подножия мира.
