— Каганов, к начальнику! Каганова к директору! Срочно в партком Каганова!..
Кажется, никогда в жизни не ждал Слободкин обеда с таким нетерпением, как сегодня. Есть ему вовсе не хотелось, хотя за полдня во рту еще крошки не было. Просто надо было отдышаться, прийти в себя, потом попробовать как-то по-иному организовать свой труд. Даже в десанте, во время изнурительных маршей — бросков не мечтал он об отдыхе так, как сегодня. Там иной раз в болота падал от усталости. На замшелую кочку, как на подушку, головой. Тут посреди нефтяной лужи готов был растянуться и не двигаться. Там командир, бывало, только глазом поведет, силы сами откуда-то являются. Здесь командира рядом не было. Цеховому начальству не до него, а Зимовец пропал без следа — несознательный элемент. Да и что он смыслит, Зимовец, в токарном деле? И Каганов вместе с ним. Посочувствовать только могут, в положение войти. Больше всего на свете он не любил, когда его жалели. Из-за этой жалости он с Кузей один раз чуть не поссорился, с первейшим другом своим по роте. Это случилось, когда никак не мог заставить себя перебороть страх перед первым прыжком, а Кузя полез со своими утешениями. Со всей ротой едва не переругался, когда она, рота, за Кузей вслед поглядела на него слишком сочувственно. Никто не знал тогда, какая злость закипала в сердце Слободкина. В первую очередь на самого себя, разумеется. Какой же он ничтожный, какой прижатый к земле, если любой может покровительственно похлопать его по загривку! И сказать еще при этом что-нибудь вроде — оно конечно…
Сейчас перед непослушным станком он стоял такой жалкий в своей беспомощности! Оставалось только благодарить судьбу, что нет пока свидетелей его позора. Он и благодарил. Земные поклоны отвешивал. Нагнется за вырвавшейся и укатившейся черт ее знает куда деталью, а сам шепчет: Слава тебе, Господи, ни одна живая душа, кажись, не видела. Нагнется за другой, опять про себя бормочет: Подольше бы вас, чертиков, де было! Не показывайтесь еще хоть часок. Еще полчасика. Еще минутку…
Это так думал Слободкин, но когда за спиной его раздался голос Зимовца, рассердился совсем по-другому:
— Ну, где тебя носит нелегкая столько времени?
— Неблагодарная душа. По твоим делам бегал во все концы, а ты…
— По каким еще?
— УДП оформлял. На, держи! — Зимовец сердито сунул в руку Слободкина пеструю бумажку.
— Что это?..
— УДП, говорю. Усиленное, дополнительное питание. Дали как бывшему фронтовику.
