- О, мил человек! – обрадовался он Никите, как родному. – З-заходи скорей. Водочки выпьем.
- Да мне бы ключи от часовни.
- А-а, - огорчился Петрович. – Ну как хошь. Сам возьми, на сундуке. А то, может, выпьешь?
Никита огляделся по сторонам. Никакого сундука в комнатушке не было. В ней вообще не было никакой мебели, кроме топчана, колченогого стола и обшарпанной больничной тумбочки.
- Да тама, - Петрович кивнул в сторону этой самой тумбочки.
Однако кроме загадочного хлама на тумбочке ничего не было. Никита не поленился, выдвинул ящик, открыл дверцу. Ничего напоминающего ключи.
- Эй, Петрович! – он потряс начавшего выпадать в осадок сторожа за плечи. – Нет ключей.
- Нет ключей, гришь? – Петрович попытался приоткрыть тяжелые, как у Вия, веки. – Так правильно. Ты их сам и забрал. Пришел и забрал.
- Да не забирал я ничего, - возмутился Никита. – Я только вошел.
- Не ты, гришь? – слабо удивился Петрович. – Ну, значит, баба твоя. Или не баба. Я почем знаю.
Добиться от него больше Никита так и не смог. Петрович блаженно улыбался и кулем валился на топчан. Плюнув с досады, Никита вышел во двор. Женщина, надо думать, сестра Петровича, все также ковырялась на грядках.
- Скажите, кто-то к Петровичу приходил за ключами от часовни? – подошел он к ней.
Тяжело распрямившись, она снова скривилась, показала грязным пальцем на свой рот и развела руками. Потом замычала и махнула рукой в сторону леса.
До Никиты наконец дошло, что сестра сторожа немая, хотя и не глухая. Сказав «спасибо, извините», он вышел и аккуратно прикрыл за собой калитку.
Единственная улица деревни за околицей переходила в проселок и, делая плавный поворот, спускалась вниз к реке. Никита сообразил, что по этому самому проселку он может вернуться к дому, не проходя снова через лес. Почему-то идти прежней дорогой совершенно не хотелось. Он уже отправился было к реке, но подумал, что, если кто-то взял ключи от часовни недавно и отправился туда, он еще сможет его там застать. Может быть, именно этот человек и проскользнул мимо него в лесу.
Никита вернулся, снова пересек деревню и, не без внутреннего напряжения, углубился в лес. На этот раз он шел быстро, но по сторонам все же поглядывал.
На двери часовни по-прежнему висел замок. Но Никита готов был голову дать на отсечение: кто-то совсем недавно заходил в нее. На крыльце остался грязный след и несколько пожелтевших хвоинок. Он вспомнил ту самую промоинку, которая подвела кравшегося за кустами. Грязь налипла на подошву, видимо, рифленую, потому что не отвалилась, пока он шел по сухой лесной подстилке. А вот когда топтался на крыльце, открывая дверь, тут-то и отстала.
