Но она и помыслить не могла, что он уехал с другой женщиной. Он знал, как это больно быть преданным. Как он мог поступить так же с ней?
Он не хочет ее. Правда колет, бьет, и вонзает свои мерзкие ноготки прямо в сердце.
Он не хочет ее, а она все еще хочет его так сильно, до боли. Физически. Она чувствовала это, давящее и щемящее, и, слава Богу, что Оливия рассматривает дорогую греческую вазу отца, потому что не думала, что смогла бы скрыть страдание на своем лице.
С чем-то похожим на ворчание и не поддающимся пониманию, Миранда встала и быстро подошла к окну, делая вид, что смотрит на горизонт.
— Ну, он, должно быть, неплохо проводит время, — сумела выдавить она.
— Тернер? — услышала она позади себя. — Несомненно. Или ему следовало бы остаться подольше. Мама в отчаянии, или должна была бы быть, если б не была так занята переживаниями обо мне. В общем, ты не возражаешь, если я останусь здесь с тобой? Хейвербрикс такой большой и пустой, когда никого нет дома.
— Конечно, не возражаю. — Миранда постояла у окна немного дольше, пока не удостоверилась, что сумеет смотреть на Оливию без опасения разрыдаться. Она стала такой эмоциональной в последнее время. — Это будет удовольствием для меня. Немного одиноко, ведь только отец может составить мне компанию.
— О, да. Как он? Поправляется, я надеюсь.
— Отец? — Миранда была благодарна за подаренную ей заминку служанкой, которая пришла на ее вызов. Она попросила принести чай, перед тем как повернуться к Оливии. — Э-мм… ему гораздо лучше.
— Мне надо зайти и пожелать ему выздоровления. Мама просила меня передать и ее наилучшие пожелания.
— О, нет, тебе не следует этого делать, — поспешно сказала Миранда. — Ему не нравится, когда напоминают о его болезни. Он очень гордый, ты знаешь.
Оливия, непривыкшая жеманничать, сказала:
— Как странно.
— Да, это все мужское недомогание. — На ходу импровизировала Миранда. Она слышала так много о женском недомогании и была уверена, что и у мужчин есть какая-то разновидность нездоровья, присущая только им. И даже если нет, она не могла вообразить, что Оливия может считать иначе.
Но Миранда не рассчитывала на ненасытное любопытство своей подруги.
— О, правда? — выдохнула она, наклонившись вперед. — Действительно ли есть разновидность мужского недомогания?
— Я не должна была говорить об этом, — поспешно сказала Миранда, молча принося извинения своему отцу. — Это очень смутит его.
— Но…
— И твоя мама еще больше разочаровалась бы во мне. Это не для ее чутких ушей.
