* * * * *
Позже, тем же вечером, Миранда нашла своего отца в кабинете. Он углубился в чтение какого-то текста, не обращая внимания на воск со свечи, который уже капал на его стол.
— Папа, ну сколько раз я уже могу тебе говорить, что нужно следить за свечой? — вздохнула она и поправила свечу.
— Что? А, это ты, дорогая.
— Нужно зажечь еще одну свечу. Здесь слишком темно, чтобы читать.
— Правда? А я и не заметил, — подслеповато мигнул он. — Разве в это время ты не должна уже быть в кровати?
— Няня разрешила мне сегодня лечь на полчаса позже.
— Она так сказала? Ну, тогда, ладно, — с этими словами он вновь склонился над рукописью, давая понять, что разговор окончен.
— Папа?
Он вздохнул.
—Ну, что опять, Миранда?
— У тебя есть запасные записные книжки? Как те, что ты используешь для чернового перевода?
— Кажется, да, — он открыл верхний ящик стола и принялся там искать. — Они здесь. Но зачем они тебе? Что ты собираешься с ними делать? Они очень высокого качества и стоят не дешево.
— Я хочу вести дневник.
— Да? Отлично. Я считаю, что это достойное занятие, — с этими словами он протянул ей тетрадь.
Миранды зарделась от похвалы отца.
— Спасибо. Я скажу, когда она закончится и мне нужна будет новая.
— Хорошо. Доброй ночи, дорогая, — сказал он и вернулся к своим бумагам.
Миранда прижала тетрадку к груди и побежала наверх, в свою спальню. Там она вытащила чернильницу и перо из столика и села делать первую запись. Она написала дату, а затем ниже, после долгих размышлений, написала одно-единственное предложение. Оно выражало все, что казалось необходимым написать.
2 марта 1810
Сегодня я влюбилась.
Найджел Бивилсток, больше известный как Тернер, слыл среди знакомых знатоком очень многих вещей. Он знал латинский и греческий языки и мог обольстить женщину на французском и итальянском. Он попадал в движущуюся мишень верхом на скачущей лошади и знал точно, сколько стоит выпить, что бы не потерять своего достоинства. Он мог сразиться с любым противником на ринге или поэтическом собрании, декламируя Шекспира или Донна. Короче говоря, он знал все, что должен знать настоящий джентльмен, и был первым во всем.
Люди смотрели на него.
Люди равнялись на него.
Но ничего, ни одна минута его полной привилегированной жизни, не подготовила его к этому мгновению. И никогда раньше он не видел и так остро не ощущал настороженный взгляд окружающих, когда он вышел вперед и бросил горсть земли на гроб своей жены.
