Занятные истории | страница 74
Некрасов покорно садился в карету, убедившись, что ветер точно сильный.
В передней иногда происходили такие сцены. Некрасов выходил, чтобы ехать в клуб. Семен держал наготове шубу.
– Пальто! – произносил Некрасов.
Семен, не слушая, накидывал ему на плечи шубу. Некрасов сбрасывал ее и, горячась, говорил:
– Русским языком тебе говорю: подай пальто!
Семен, что-то ворча, подавал пальто и совал в руки Некрасову меховую шапку. Тот бросал ее на стол, тогда Семен мрачно его спрашивал:
– Простудиться, что ли, хотите?
– Не умничай! – отвечал Николай Алексеевич, – подай шляпу.
Семен подавал кашне. Некрасов отстранял рукой кашне и шел с лестницы, а Семен, провожая его до экипажа, тихонько всовывал ему кашне в карман.
Если Некрасов уезжал в клуб обедать в санях и приказывал кучеру приехать за ним в такой-то час, Семен распоряжался, чтобы кучер заложил карету, взял шубу, меховую шапку и отвез их в клуб, а пальто и шляпу немедленно привез бы домой.
А.Н. Островский
(1823–1886)
К знаменитому драматургу Александру Николаевичу Островскому часто обращались новички-писатели, с просьбою просмотреть их незрелые произведения и преподать им совет касательно дальнейших литературных попыток.
Однажды является к нему молодой человек с объемистой тетрадью и говорит:
– Я написал драму, которой не решаюсь дать ходу без вашего совета.
– Что же вы хотите? – спрашивает Островский, по привычке подергивая плечами.
– Хотел бы, чтоб вы хоть мимолетно пробежали ее и откровенно высказали бы свое мнение: имеет она какое-либо достоинство или нет?
– Ну, ладно, погляжу… Оставьте ее у меня.
– А за ответом?
– Через недельку, что ли…
Аккуратно через неделю является молодой человек за решением своей писательской участи.
Он заискивающе смотрит в глаза драматургу и с замиранием сердца спрашивает:
– Ну, что?
– Ничего…
– Прочли?
– Прочел!
– Есть недостатки?
– Да… один есть…
– Один только? – с восторгом восклицает молодой человек.
– Один только, – не изменяя равнодушного тона отвечает Островский.
– Какой?
– Очень длинно…
– Ну, это-то ничего!
– Конечно, ничего…
– Что бы вы посоветовали с ней сделать?
– А вот что: сначала отбросьте первую половину…
– Потом?
– А потом… вторую.
Островский выражался своеобразно, однако очень метко.
Он все характеризовал просто, каким-нибудь одним словом, но так понятно, что всякие его определения надолго врезывались в память собеседника.
Однажды спрашивают его:
– Как вам петербургская труппа нравится?
– Ничего… труппа хорошая… играют ловко, но только все как-то мимо мысли…