* * *
Молодые писатели, в большинстве авторы ни на что не пригодных пьес, сильно досаждали Островскому, несмотря на частую с его стороны несправедливость.
Является к Александру Николаевичу какой-то солидный господин, рекомендуется и вручает ему большую рукопись.
– Что это?
– Мой первый сценический опыт, ожидающий вашей оценки.
– Хотите, чтобы я прочитал?
– Да, многоуважаемый А.Н., уделите чуточку вашего драгоценного времени.
– Ну, ладно! Через недельку заходите.
Проходит неделя.
Новый драматург в кабинете Островского. Выражение лица – тревожное.
– Ну, что? – спрашивает он не без робости Александра Николаевича.
– Хорошо, – отвечает тот, по обыкновению подергивая плечами. – Очень хорошо… Смысла, правда, мало, а так – хорошо.
* * *
А.Н. Островский в театральном мире имел друзей, которым назначал лучшие роли в своих пьесах, или свои произведения отдавал для их бенефисов. В Петербурге у него неизменным любимчиком был Бурдин, в Москве – Садовский (сперва отец, потом сын).
При постановке одной из последних его комедий «Красавец-мужчина» кто-то спрашивает Александра Николаевича:
– А кому вы поручили заглавную роль?
– Разумеется, Садовскому… Роль очень хорошая, выигрышная…
– А ведь Садовский вовсе не красавец?
– Ах, что вы! – восклицает Островский. – Совершенный красавец.
– Впрочем, виноват, это дело вкуса…
– Разумеется, батенька, дело вкуса. По мне он вдвойне красавец: он мой крестник.
* * *
Играется в первый раз на сцене Александринского театра драма Островского «Грех да беда на кого не живут».
Успех огромный.
Автор, по своему обыкновению, прохаживается во время действия за кулисами с закинутыми за спину руками и прислушивается к исполнению пьесы.
Вдруг, в самом патетическом месте, до слуха Островского доносится чей-то глубокий вздох и затем восклицание:
– И-ах, хорошо! Как есть правда…
Александр Николаевич пробирается за кулисы, в ту сторону, откуда это послышалось.
Наткнулся он на плотника.
– Это ты говоришь «хорошо»? – спрашивает его драматург.
– Я.
– Что же, по-твоему, тут хорошего? – вступает он в общение с восторженным зрителем.
– Все хорошо, потому что эта пьеса христианская…
– Христианская?..
– Конечно, христианская… Такой, примерно, скандал в дому и никто еще ругаться не принялся…
Островский наскоро сунул в руку плотника пятирублевку и поспешил от него отойти.
