— И вы не доживете… сколько же вы не доживете?
— Зачем считать? Нужен иной расчет: в дальнем рейсе ты живешь в три раза интенсивнее, чем здесь. А там я нес восьмичасовую вахту, и, значит, здесь мне нужно двадцать четыре часа. Что за смысл жить, не получая от жизни всего? Ты понял, Кедрин?
— Я понял, шеф, — сказал Кедрин. — Я понял. Я дурак.
— Это пройдет, — утешил его шеф. — Ты спи, тебе надо спать. Но если что-то мешает тебе жить на полную мощность, отбрось, если это даже будет стоить тебе нескольких часов жизни…
— Еще один вопрос, шеф, — сказал Кедрин, и Холодовский кашлянул в знак того, что — довольно. Но шеф кивнул.
— Последний, — сказал он. — А то я ударился в лирику!
— Почему вы не смогли заняться другим делом на Земле?
— Кто сказал, что я не смог? Я не захотел. Запомни, — сказал Седов, — жить в Пространстве и не любить Земли нельзя. Такие не живут в Пространстве. Потому что все это и неудобства, — а на планете удобнее, конечно, — и опасности, а они есть, эти опасности, можно переносить только ради Земли, ради человечества, которому нужны, черт побери, нужны ему длинные корабли… Ну, все! Стоп! Сейчас у меня сеанс связи с «Гончим псом».
— Разве он ответил?..
— Еще нет. Но он ответит. Они экономят, и у нас сеанс связи раз в три недели.
— Но вспышка…
— Кедрин, Кедрин… Ну и что, что вспышка? Конечно, многое могло произойти. Они могли после этого сигналить, а могли и не сигналить. Мало что… Но в минуту назначенного сеанса Лобов выйдет на связь, если он жив. Если он жив и у него нет ровно ничего, даже ушной капсулы, ровно ничего для связи, он будет кричать, и крик его долетит до Приземелья. Это Лобов. Ты не знаешь его, а я знаю. Вот если он не ответит в срок, если он сегодня не выйдет на связь, это значит, нет больше капитана Лобова, второго пилота на славном корабле «Джордано».
Он умолк, на миг закрыл глаза, и вновь лицо его стало обычным — примелькавшимся и трудно воспроизводимым, как контуры материков… Он вышел, и Гур сказал:
— Да, Кедрин, стоило бы тебя, если бы не благородное чувство толкало тебя на это… В старину, выходя на такие поединки, дома оставляли завещания… А ты даже не предупредил нас, чтобы мы захватили побольше моральной корпии. Но он был нежен, ребята, он был нежен сегодня, капитан «Джордано», необычайно нежен, друзья мои монтажники…
— Да, — сказал Холодовский. — Какие люди!.. Я вспоминаю многих. А сколько сейчас осталось из тех, кто летал с ним! Не считая Лобова, я знаю еще троих…
