– Не опасайся, Никита Тихоныч. Много люди измывались надо мной, никому я зла не делала. Не ты первый, не ты и последний. Говори, что придумал.
– А придумал я вот что: жил я с тобой, душевно любя тебя, и, не сделай ты того подлого дела, может быть, и до сих пор любил бы тебя. Ну, случился такой грех – Бог тебе судьей, а не люди и не я, потому за мной грехов немало. Теперь вот что – обидеть тебя не хочу, а загладить грех надо, прикрыть его надо. Думал, было, просто-напросто выгнать тебя, а вот, идучи к тебе, придумал…
– Не тяни, говори прямо.
– Прямо и говорю: решил тебя выдать замуж.
Марья Даниловна громко вскрикнула.
– Меня… замуж?
– Да, тебя.
– За кого же?
– И подходящего жениха нашел.
– Да кто же это?
– Мой стремянный Роман.
– В уме ли ты, Никита Тихоныч?
– А почто не в уме?
– Да лучше убей меня, чем за холопа выдавать… Да лучше я удавлюсь, чем пойду за него.
– Что ж так?
Марья Даниловна сделала к нему шаг. Она пристально взглянула на него своими чудными глазами и вложила в них столько выражения горя и любви, что сердце Стрешнева вдруг неожиданно заснуло и кровь прилила к его голове.
– Никита Тихонович, – мягким, дрогнувшим голосом начала Марья Даниловна, – убей меня, вот сейчас тут на месте, убей своими руками – и я возблагодарю тебя и Бога, что Он послал мне такую сладкую смерть. Заставь меня весь век служить тебе холопкой, вели мне делать черную работу денно и нощно, но не выдавай меня за своего холопа. Расстаться с тобой, никогда не видеть, не слышать тебя – лютее казни не мог ты придумать!
– Марья! – пробовал он остановить ее, чувствуя, как слабеет, как ее нежные, страстные речи, вливаясь в его сознание, точно отравляют его сладким, мучительным ядом.
– Нет, нет, это невозможно, – перебила она его. – Ведь я люблю тебя, Никита Тихоныч, ах, как люблю! Никого в своей жизни не любила я так… никогда в своей жизни не мучилась я так от любви.
– Что ты говоришь, Марья? – удивленно спросил он ее.
– То, что говорит мне сердце.
– Да не ты ли просилась отпустить тебя? Да не ты ли еще сегодня вверху в саду говорила мне, что не любишь меня?
Она сделала еще шаг к нему, приблизила свое лицо к его лицу и, обдавая его своим жгучим дыханием и не сводя с него своих блестящих глаз, страстным шепотом заговорила:
– Я говорила это, я; ненаглядный, неужто не понял ты меня? Злая ревность истомила мое сердце, лютая змея заползла мне в душу. И боярыню замыслила я утопить… но почему? Потому что хотела, чтобы ты был мой и ничей больше, потому что тяжко мне было видеть, что она – твоя жена и что я не могу любить тебя перед всеми, перед людьми, перед Богом… А любила я тебя, один Бог знает и видит как!
