— Вы извините нас, — ворковала между тем Фенечка, — мы запросто. В столовой ремонт, муж на следствии, Дуняша в деревне. Так мы сами хозяйничаем. На балконе пили чай с вареньем. Жаль, что вы задержались. Знаете, так всё надоело. Думы, фракции, бесконечные карты военных действий. Вот так, взяла бы и полетела. Как Уточкин. Мертвой петлей, — Фенечка красиво показала ручкой, как бы она полетела.
Тимош, сколько было сил, отказывался от яичницы, уверяя, что на улице уже всё улеглось и что ему давно пора, но хозяйка решительно запротестовала:
— Нет, нет, запомните: друзья Мишеля — мои друзья. Ом мне все рассказывал. Кушайте яичницу.
Пришел домой Тимош под утро.
В хате никто не спал. Прасковья Даниловна с оплывшими от бессонницы глазами обегала уже всех знакомых, выглядывала младшенького на улице, — Ткач признался ей, что у Тимоша было важное дело и что он тревожится и за дело, и за парня. Иван ходил на соседний завод, но там о младшеньком ничего не знали.
— Перехватили парня на дороге, — решил он, а жене сказал, что Тимошка заночевал у товарища.
Но младшенький явился здоровым и невредимым.
— Где был?
Тимош не хотел говорить неправду, но и правду не мог сказать.
— Не удалось на завод пробиться, патрули.
— Где там патрули? — вмешался в разговор Иван, — до самого завода дошел, тебя искал — никаких патрулей не видал.
— Я другой дорогой шел, через Большой бульвар.
— Понесло тебя через бульвар. Дорогу забыл, что ли?
— Сам не знаю, — пробормотал Тимош, — наверное задумался, — достал из-за пазухи листовки, не глядя на Тараса Игнатовича, положил на стол.
— Задумался! — начал было Ткач и вдруг увидел листовки, — это что ж такое? Оробел? Так говори прямо.
— Сказал уже — патрули гналась.
Тимош в сущности говорил правду, почти правду и это «почти» сразу почуял старик:
— Иван, забери листовки, — только и сказал он.
С тяжелым сердцем отправился Тимош на завод; нелегко было ему среди своих людей.
Хотя Кудь по-прежнему был с ним внимателен и приветлив, но поручений больше не давал. Дома никто не вспоминал о злополучной ночи, но у Ткача появилась новая поговорка:
— Переулочки до добра не доведут!
И то настороженное, что угадывал Тимош в отношении окружающих, угнетало его.
Наконец, всё выплеснулось наружу, раскрылось.
Как-то вернувшись домой, Тимош не застал Прасковьи Даниловны — впервые она не встречала его, не хлопотала у стола. Тарас Игнатович сидел в своем углу с газетой в руках, негорбящийся, строгий, с таким видом, точно перед ним была не газета, а свод законов. Иван, такой же прямой и суровый, расположился против него за столом. Оба молчали, словно чего-то дожидаясь, — быть может возвращения Тимоша.
