— Что такое — вы ранены? — воскликнул Мишенька, всматриваясь в побледневшее лицо Тимоша, — говорите прямо, я медик. Фенечка! — крикнул он в соседнюю комнату, — скорее: бинт, йод и вату. Водки я сам налью. Молодому человеку дурно.
Михайлов принес стул — буковый венский.
— Садитесь, не делайте лишних движений. Откиньтесь на спинку. Вот так.
Налил полстакана водки.
— Прошу одним духом. Вот так. Фенечка, мы ждем!
— Сейчас, Мишель. Только накину капот.
Вскоре Фенечка появилась, на ходу поправляя прическу.
— Дорогой мой, — ласково обратилась она к студенту, — возьми, пожалуйста, сам всё, что тебе надо, ты же знаешь, где хранятся лекарства. Терпеть не могу аптечного запаха. Здравствуйте, — не меняя тона, бросила она Тимошу. Тот хотел было вскочить со стула, но Фенечка легким движением руки остановила его.
— Нет, нет, пожалуйста сидите. Не смейте шевелиться. Молчите. Я всё знаю. Мы всё видели. Вы были у Заправских? Так ему и надо, подлецу. Я бы на вашем месте заперла все двери и стреляла в него из пистолета. Пусть бы только посмел.
Михайлов наспех перевязал рану.
— Ну, вот. Часок так посидишь, пока кровь успокоится. А тогда снимем повязку, чтобы на улице никому не бросалась в глаза.
Тимош прижал рукой листовки под рубахой.
— Больно? — сочувственно склонилась к нему Фенечка, — вы не отчаивайтесь, всё будет хорошо. Разрешите, я поправлю вам повязку.
— Нет, не надо, — отпрянул Тимош.
— Мальчик, совсем мальчик, — прошептала Фенечка, легонько поправляя черный чуб.
— Мишель, — обратилась она вдруг к Михайлову, — приготовь, пожалуйста, что-нибудь для нас. Он же, наверно, голоден. Потерял последние силы. Ну, что-нибудь на скорую руку — яичницу или сосиски. Ты же знаешь, что я отпустила Дуняшу.
— Сейчас, дорогая. Это, пожалуй, кстати.
Когда Михайлов вернулся с дымящейся яичницей, Фенечка сидела в кресле чуть бочком к Тимошу и, сложив руки на спинке кресла, упершись в них кругленьким подбородком, вела оживленную беседу.
— Вы рабочий?
Тимош кивнул головой.
— Вы наверно гуляли на маевках?
— Фенечка, ну какие же теперь маевки, — вмешался Михайлов.
— А я не знаю. Они вечно гуляют на маевках. Или строят баррикады. Вы не бойтесь, молодой человек. Здесь вас никто не выдаст. Я сама сочувствую всем, кто идет вперед. Правда, Мишель?
— Конечно, моя дорогая. Вперед, что может быть лучше для образованной женщины.
— Значит, ты говоришь маевки в мае? — подняла она бархатные глаза, — а в октябре октябристы?
— Совершенно верно, дорогая, — рассеянно отозвался Мишенька, примащивая яичницу на ломберном столике, прикрыв его предварительно листами «Южного края».
