На заводе на следующий день в обеденный перерыв подошел к нему конторщик:
— Четвертуха с тебя.
— Чего? — переспросил Руденко.
— Четвертуха, говорю. Потому, — в рубашке родился. Что ему нужно, этому прыщавому молодцу?
— В люди выходишь, — продолжал завистливо поглядывать на Руденко конторщик, — в кладовую переводят. Помощником кладовщика.
— В кладовую?
— Да ты что, ничего не знаешь? Младенец? Херувим? А сам, небось, пороги обивал…
— Ану, проваливай! — крикнул Тимош. — Ни в какую кладовую не пойду. Не канцелярская крыса!
— Поду-маешь! — отскочил конторщик. — Не пой-де-ет. Побежишь, а не пойдешь.
— Так и передай. Пускай не очень беспокоятся.
Вечером за столом он спросил Тараса Игнатовича:
— Дядя Ткач, вы хлопотали обо мне в конторе?
— Ничего не хлопотал. Про что говоришь?
— Ну, насчет перевода в кладовую.
— В какую кладовую?
— Да хотят меня помощником кладовщика поставить.
— Первый раз слышу. А ты что?
— Да что я — не пойду, и крышка.
— Ну, и верно сынок. Не наше, это дело. Ты своего держись.
— Да я лучше целый год стружку сгребать буду. Лишь бы к станкам ближе. Всё равно на станок перейду.
— Держись, своего, говорю, — кивнул одобрительно Ткач, — помни свое рабочее дело.
Первые занятия в домашней школе на Банковской проходили успешно.
Кисейная барышня частенько запаздывала, юная Кривицкая занималась с Тимошем сама.
— У вас несомненные способности к математике. Особенно к геометрии. Не пойму, почему вы срезались на экзамене!
Тимошу не хотелось вспоминать о боге с хвостом, и он пробормотал что-то насчет закона божьего вообще, насчет трудностей и непонятности тропарей.
— Ну, тут просто приходится зазубривать, — вздохнула Зина, — это нужно. — И вдруг спросила: — Вы верите в бога?
— В бога? — растерянно переспросил Тимош, словно речь шла о чем-то неслыханном, никогда не упоминавшемся в его присутствии.
— Ну да, в бога — Саваофа, Иегову, Аллаха, Даждь-бога?
— А вы?
— Я? Только перед экзаменами. Но вы, пожалуйста, ничего не говорите об этом маме.
Тимош поклялся не говорить и таким образом ушел от прямого вопроса девушки. Однако он не мог уйти от него совсем — для себя. Эти серые глазки — хитрые щелочки с черненькими точками зрачков, блестящими, прыгающими, так и преследовали его.
Верит ли он?
В их хате никто никогда не задавал подобных вопросов. В них не возникала нужда. Быть может, это и есть самый лучший ответ?
Проклятая девчонка, она всё же заставила его призадуматься над вещами, мимо которых проходил беспечно. Есть ли бог? С хвостом или без хвоста?
