А вот описание цыганского табора. "Как раз перед моим окном, на другой стороне реки, остановился цыганский табор, установив каркасы из бамбука, покрытые бамбуковыми циновками и кусками ткани. Да, таковы цыгане — нет ни дома, ни помещика, которому платить налоги, кочуют они где захотят, со своими детьми, со свиньями и собаками. Полиция всегда пристально следит за ними. Я часто наблюдаю, как течет жизнь перед ближайшим ко мне шатром. У цыганок очень темная кожа, но они красивы. Своими легкими, свободными движениями и всем видом естественной независимости они напоминают мне внезапно потемневших англичанок".
Он мог восхищаться цыганками или же завидовать бедуину, но душа его всегда была распахнута перед крестьянином Бенгалии. Это была не только жалость, во всяком случае не та жалость, на которую так щедры сентиментальные натуры. Это была жалость, которая заставляет сердце содрогаться и придает любви силу и действенность. "Я чувствую, — признавался он, — великую нежность к крестьянам — этим большим, беспомощным детям Провидения, которым нужно подносить ложку ко рту, иначе они умрут с голоду. Когда вдруг пересыхают груди кормящей их матери-земли, они могут только рыдать. Как только голод отступает, они забывают обо всем. Не знаю, будет ли когда-нибудь воплощена мечта социалистов о том, что все поровну разделят наследие земли. Но если этот идеал совершенно недостижим и даже частично не может быть воплощен в жизнь, тогда я должен сказать, что Закон, управляющий жизнью человеческой, жесток и человек воистину несчастное создание. Если страдание должно существовать в этом мире — пусть будет так. Но пусть будет какой-то выход, какая-то возможность пробудить лучшее в человеке к бесконечному дерзанию, к лелеянию неумирающей мечты. Да, жестокие слова говорят те, кто утверждает, что никогда не придет время, когда самый жалкий из людей будет снабжен минимумом еды и одежды".
Его глубокая забота о бедных крестьянах не была только литературной или поэтической. Он стремился сделать все возможное, чтобы помочь этим "большим беспомощным детям Провидения" повзрослеть и обрести самостоятельность. За два десятилетия до того, как Махатма Ганди вышел на политическую арену, за полвека до того, как правительство Индии занялось социальными преобразованиями, Тагор начал свои первые эксперименты по Развитию сельских общин. Он не верил в здоровье общества, в котором личность теряет инициативу и просит у государства помощи и руководства в тех делах, в которых человек сам себе лучший помощник и руководитель. Программа развития общинного земледелия основывалась Тагором на двойном принципе — взаимопомощи в рамках общины и просвещения. Последнее особенно важно, так как он полагал, что люди утрачивают инициативу не только потому, что они стали физически и морально ленивыми, но и потому, что дух их искалечен предрассудками и религиозными суевериями. Они слепо верят всякому, религиозному шарлатанству, но понятия не имеют о настоящих чудесах, творимых наукой. Нет большего несчастия, чем невежество, нет большего греха, чем пребывать в нем.
