— Вполне удачливо, Митяй. Уголька сберегли порядком, вес подняли солидный, скорость показали хорошую. И еще один момент. Сейчас доложу тебе…
Он похлопал себя по карманам, вспомнил, что на нем домашний пиджак, и вышел. Через минуту вернулся, не спеша листая страницы записной книжки в черном клеенчатом переплете.
Руки у него большие, бронзово-коричневые от загара, с красивыми длинными пальцами и розовыми ногтями. Чего только не умели эти руки! Они твердо лежали на регуляторе или реверсе, могли творить чудеса, орудуя за слесарными тисками. Но, когда к ним попадала какая-нибудь маленькая вещь, они становились неуклюжими и робкими. Книжечка была определенно мала для них, и руки, словно опасаясь своей силы, осторожно нащупывали и переворачивали странички.
— Вот. — Тимофей Иванович ладонью прикрыл книжку. — Ну-ка, где наша писанина?
Митя достал с этажерки сложенную вчетверо «Правду»; в ней, как в папке, лежала тетрадь, исписанная его ровным, округлым почерком, и небольшие чертежи на листках из альбома для рисования.
То, что Тимофей Иванович называл писаниной, было его рационализаторским предложением. Месяца два назад у него «вызрела думка»: как без особого труда, не надрываясь, «лечить» греющийся тендерный подшипник. Беда эта обычно приключается в пути, вдали от депо, и проклянешь все на свете, пока избавишься от нее…
Тимофей Иванович попросил тогда Митю переписать начисто свои заметки и сделать чертежик. Но перед этим объяснил ему смысл приспособления.
Он впервые говорил с сыном о деле и не то чтобы тревожился, но с интересом присматривался, доходит ли до Мити рассказ, разбирается ли парень, не пустая ли это затея.
Первое, что заметил Тимофей Иванович, — Митя умел слушать. Когда же сын задал несколько вопросов, на которых явствовало, что он все понял, Тимофей Иванович подумал с радостью: «Паровозник! Прирожденный паровозник!»
— Ну, как считаешь, верная моя мысль? — спросил он, стараясь не показать своей радости.
— По-моему, все верно, — серьезно отвечал Митя. — Но я бы еще посоветовался с каким-нибудь инженером…
«Скажи, какой рассудительный человек!» — подумал Тимофей Иванович.
— Это резон. Только сначала, брат, сами все проверим, сами себе докажем, а тогда уж передадим инженерии.
Задание пришлось Мите по душе — он вообще любил рисовать, чертить.
Тимофей Иванович остался очень доволен первым чертежом. Вернувшись из поездки, он нашел его у Мити на столе, сын в это время был в школе. Щурясь от удовольствия, Тимофей Иванович долго разглядывал чертеж, подносил его к лицу, смотрел издали и прищелкивал языком. Потом осторожно взял чертеж обеими руками и понес показать его жене:
