— А для такого, как ты, мужчины не нашлось бы дела? Хотя бы в каникулы. Но некоторые мужчины предпочитают гонять мяч до потери сознания.
Когда она смеялась, вместо глаз оставались узенькие щелочки, в которых бились, трепетали острые зеленоватые огоньки. Алеша побаивался и не любил эти огоньки. Он встал, подошел к окну:
— Представь себе, эти «некоторые» скоро займутся достойным делом.
Вера перестала смеяться?
— Правда? Ах, чертенок, скрываешь от нас?
Засунув руки в карманы, Алеша прошелся взад-вперед, покосился на сестру:
— Зачем до поры до времени говорить?
— Тайна?
— Как хочешь.
— О, раз тайна, то я догадываюсь. Морская пехота? — И, взглянув на брата, засмеялась. — Угадала! Определенно угадала!
Алеша вызывающе поднял голову:
— Ты же доказывала, что у меня непостоянная натура.
Вера, смеясь, подняла руки:
— Беру свои слова обратно. Ты очень, очень постоянная натура! — Смех душил ее, она бросилась на диван и, приложив руки к щекам и откинувшись на мягкую спинку, беззвучно хохотала.
Алеша смотрел на сестру осуждающе. Он мог бы осадить ее, но стоило ли перед разлукой ссориться, оставлять дурную память?
— Нет, с тобой серьезно не поговоришь, — сказал он разочарованно, — Пустосмешка. А еще норовит в работники депо!
Вера по-детски кулачками протерла глаза, поправила волосы и принялась убирать со стола. В самом деле, хватит заниматься пустяками, ведь ей нужно в депо.
— А Митя Черепанов? — спросила она хозяйничая. — Митя, наверное, не собирается, он парень толковый…
— Митя не может быть бестолковым, поскольку он правится тебе. И все-таки, представь себе, едет…
— Такие ребята! — упавшим голосом сказала Вера, сметая крошки в согнутую совочком ладонь. — Ужасно обидно…
Когда она подмела пол и вернулась, вытирая руки переброшенным через плечо полотенцем, Алеша подошел к ней.
— Я хотел тебя попросить…
— …не говорить маме? — оборвала его Вера. — Стану я волновать ее из-за каких-то выдумок…
— Да я совсем не про то… — заискивающе произнес Алеша. — Почини мне штаны…
— Опять? На той неделе целый вечер провозилась.
— Не на той, а на позапрошлой, — осторожно возразил он, выставил вперед ногу и двумя пальцами приподнял штанину. — Позор. Тебе тоже должно быть стыдно.
— Мне? — Вера насмешливо сузила глаза. — А я почему-то не сообразила…
Брюки были серого цвета. Но и этот спасительный цвет не мог скрыть неизгладимые следы Алешиной неопрятности. Невозможно было даже предположить, что к ним когда-нибудь прикасался утюг, зато нетрудно было догадаться, какие серьезные невзгоды им довелось перенести. Сзади они просвечивали, словно папиросная бумага, на коленях безобразно выпучивались, и каждую штанину увенчивала пышная бахрома из серых курчавых ниток.
