— И чем же мы, паразиты, вам не угодили?
Слово «мы» он, естественно, не расслышал. Фильтр, с детства установленный в голове Рудольфа Ефимыча, исправно задерживал на входе все, что противоречило его пониманию ситуации.
— Паразиты, — повторил он, глядя на меня с недоумением и, должно быть, подозревая во мне придурка.
— Трудового народа?
— Да, — подтвердил он. — Паразиты трудового народа.
— Ну и где он, этот ваш трудовой народ? — спросил я с пьяным смешком. — Вот, допустим, я паразит…
— Почему паразит? — всполошился Ефимыч. — Безработный!
— Хорошо. Безработный паразит. — В голове у меня давно шумело, но это полбеды. Хуже, что во мне пробуждался трибун. — Работать, говоришь, надо? На пользу общества? Какого? Этого? Которое меня за порог вышибло?
Ефимыч сидел, отшатнувшись, и даже не моргал.
— Н-ни капли крови за капиталистическое отечество! И ни капли пота! Ни кап-ли! Ты понял, Ефимыч?
Ефимыч понял.
— Так я и говорю! — подхватил он, оживая. — Давно этих жуликов к ответу надо! В Библии как сказано? «А паразиты — никогда!»
Бывают бездарные дурачки. Бывают талантливые. Ефимыч был гениален. Вот так, запросто, походя, в пику Владимиру Ильичу Ленину, слить коммунизм с христианством в один флакон!
Луначарский скромно курит в сторонке.
— Нет, закончим все-таки с трудовым народом, — упорствовал я. — Согласен, трудится! Доблестно! А на кого? На олигархов. Трудовой народ — пособник олигархов. Он с ними со-труд-ни-ча-ет. В отличие от нас, честных паразитов… А кто такой олигарх? Хищник. Вот скажи, что для тебя лучше, Ефимыч, хищник или паразит? С кем бы ты предпочел столкнуться на узкой тропинке: с разъяренным клопом или с разъяренным тигром?
Последним своим нетрезвым сравнением я, надо полагать, добил собеседника вконец. Вряд ли он уловил извилистый ход моей мысли, но, судя по всему, это-то и показалось ему особенно обидным. Ефимыч встал с каменным лицом. Ни слова не говоря, закупорил коньяк и вернул его в сумку. Туда же отправилась не вскрытая еще вакуумная упаковка семги.
— Не думал я, что вы… — голос его дрогнул, — такой…
Ничего более не прибавил и прошествовал к выходу.
— Иди-иди… — глумливо дослал я ему в оскорбленно выпрямленную спину. — Труженик! Ниспококл… Низко-пок-лон-ствуй дальше перед своими буржуинами! Чичероне! Вот погоди, весь мир насилья мы разрушим… Как там в Библии?..
Гулко лязгнула железная дверь.
* * *
Ай-яй-яй, как стыдно! Совсем пить разучился. С трех рюмок погнать коммунистическую пропаганду! Или с четырех? Да, кажется, с четырех. Четвертую я наливал собственноручно. А там, глядишь, и пятая набежала…
