Но тут внезапно появляется сам Ян Адамович Каминский, и он спрашивает, заинтересованно тараща глаза:
‑ Что же это за война была? Кто с кем воевал?
‑ Красные с белыми, ‑ выпаливает Ванванч.
‑ Кто же пересилил?
‑ Да красные же, красные! ‑ хохочет Жоржетта.
‑ А кто из вас красный, а кто белый?
‑ Ну, конечно, мы с Жоржеттой красные, ‑ говорит Ванванч, ‑ не белые же.
‑ Они же не белые, батюшка, ‑ поясняет Акулина Ивановна.
‑ И Жоржетта красная? ‑ спрашивает Каминский тихо.
‑ А какая же? ‑ наступает на отца Жоржетта.‑ Белые ведь буржуи, и мы их всех застрелили!
В комнате Ванванч бросается к маме.
‑ Мамочка, мы всех белых победили!
‑ Да что ты?! ‑ поражается она, и брови ее взлетают, но Ванванч видит, что она думает о чем‑то другом, постороннем.
Однажды ночью он проснулся от перезвона церковных колоколов. За двойными рамами мартовских окон они гудели и переливались особенно загадочно. В комнате было темно, но с улицы врывалось разноцветное сияние, в котором преобладали желтые, красные и синие тона, и разноцветные пятна вздрагивали и шевелились на стенах. Это было похоже на музыку целого оркестра, а может быть, и на войну, а может быть, было предчувствие чего‑то нескорого, грядущего, зловещего, до чего еще надо дожить, как‑то докарабкаться, а может быть, это было предостережением на завтрашний день, и только Ванванч был пока еще не в силах увязать это предостережение с появлением в квартире Мартьяна.
Мартьян поселился у Ирины Семеновны. Он к ней приехал из какой‑то угличской деревеньки. Маленький, жилистый, в больших валенках, сидел на кухне и дымил самокруткой. От него пахло кислым хлебом и дымом. Пепел он стряхивал себе под ноги, и Ирина Семеновна покорно за ним подбирала. Он молчал, вздыхал и смотрел на всех входящих с собачьей преданностью.
Акулина Ивановна сказала маме как бы между прочим:
‑ Эвон и Мартьян в Москву приволочилси... Спасается вроде...
‑ Что за Мартьян? ‑ как‑то слишком строго спросила мама. ‑ Это кто?.. Ах, этот... Он же кулак, няня. Вы разве не знаете, что мы объявили кулакам войну?
‑ Он хрестьянин, милая ты моя, ‑ мягко сказала няня, ‑ чего уж воевать‑то? Он хлебушек растил и нас кормил, вот‑те и война...
Ванванч рисовал в это время пушку. Он прислушался, представил себе тихого Мартьяна на кухне и подумал, что Мартьяна жалко.
‑ С кулаком, няня, мы социализм не построим, ‑ сказала мама, ‑ он грабитель и кровосос. Вы вот его жалеете, а он бы вас не пожалел...
Пушка у Ванванча выстрелила, и, продолжая линию выстрела, он пририсовал человечка с бородой и криво написал: "кулак".
