‑ Укроп и сельдерей!..
‑ Ах ты, Господи!..
Тут же ложка, полная щей, тянулась к Ирине Семеновне, но та, натурально, ее отвергала неизменно и обиженно отворачивалась.
‑ Да вы только попробуйте, дорогая, ‑ смеялась Юзя Юльевна, ‑ вы же мастер, я хочу у вас поучиться...
‑ Мне это ни к чему, ‑ гордо провозглашала Ирина Семеновна, ‑ мне это не ндравится...
‑ Но почему? Почему? Ну вы хоть попробуйте... ‑ И тут же произносила нечто по-французски оказавшейся рядом Жоржетте, а у Ирины Семеновны тотчас падала на пол крышка от кастрюли, или тряпка, или вилка.
Ванванча и Жоржетты все эти утонченные страсти не касались. Вот они выходят в свой привычный морозный арбатский двор, перед этим долго топчась в прихожей под руками Акулины Ивановны и Юзи Юльевны, наряжаясь в свои одежки и хохоча, и заливаясь, и бубня из‑под ловких женских рук что‑то свое, при тусклом свете желтой коридорной лампочки.
‑ Спасибо вам, Акулина Ивановна, хоть Жоржеточка немного погуляет, говорила Юзя Юльевна, ‑ а то у меня совсем времени нет, ‑ и хлопала пальцем по носу уже во все завернутую дочь.
‑ Ну мама! ‑ притворно негодовала Жоржетта.
И вот они во дворе. Ванванч катает Жоржетту на санках, затем она катает его. Тут выскакивает из дому сам Каминский в шубе, накинутой на плечи, в каракулевой шапке пирожком и велит им замереть, и фотографирует их ‑ случайный незначительный будничный эпизод, но эта маленькая фотография небольшого размера и крайне любительская до сих пор, вот уже шестьдесят лет, живет у меня и время от времени попадается под руку, уже потускневшая, отдающая желтизной улика из иного времени и иного мира.
Потом они долго сидят в сугробе и с наслаждением промокают, и обстоятельно спорят о политике.
‑ Раньше, при царе, были частники, ‑ наставляет Ванванч подругу, теперь приказчики...
‑ Обалдел? ‑ возражает Жоржетта.
‑ Давай спросим у няни, ‑ Ванванч пытается выбраться из сугроба.
‑ Да няня‑то деревенская, ‑ смеется Жоржетта, ‑ она Марфушка...
‑ Она Акулина Ивановна! ‑ протестует Ванванч.
‑ Ну и что же? ‑ смеется Жоржетта. ‑ Все равно Марфушка.
Недолгое зимнее солнце садится за крыши, дети стреляют поверх сугробов "пиф‑паф! пиф‑паф!" и кричат "ура!".
Дома Ванванч, еще не успев раздеться, рассказывает, захлебываясь, проходящей по коридору Ирине Семеновне, как они там воевали с Жоржеттой на войне, но та проходит мимо, поджав губы, пока он орет из‑под руки Акулины Ивановны: "А мы все равно победили!.."
‑ Тише, малышечка. Тете Ире не до нас с тобой. А ну сымай поддевочку, сымай, сымай...
