— Хорошо! — ответил Милославский, смерив взглядом робкого молодого человека так, что у того поджилки затряслись. — Подебютируйте!.. А играли ли вы когда-нибудь?
— Никогда, — сознался дебютант.
— Это бывает, — иронически заметил режиссер и осведомился: — а в чем бы вы хотели выступить?
— В «Гамлете», — выпалил новичок и сконфузился.
— В хорошенькой рольке!… Ну, хорошо, в «Гамлете» — так в «Гамлете»… Приходите завтра в театр и почитайте его монологи…
На другой день юноша торжественно явился в театр во время репетиции.
— Ну, вот и отлично!— встретил его Николай Карлович. — Пожалуйте на аван-сцену и декламируйте.
Милославский поставил его на место и велел начать чтение. Не успел дебютант произнести пяти стихов, как вдруг пол под ним проваливается, и он оказывается под сценой. Николай Карлович раньше сговорился с машинистом и поставил юношу на условное место с умыслом его провалить. Случилось это в присутствии почти всей труппы.
Оскорбленный и гневный дебютант выбегает из машинной и с угрожающей жестикуляцией направляется к Милославскому.
— Милостивый государь!— говорить на ходу запыхавшийся купеческий отпрыск. — За это ведь…
— Тише — люк!— останавливает его Милославский.
Тот, как змеею ужаленный, отпрыгивает в сторону и опять начинает прерванную фразу:
— Милостивый государь! За это…
— Люк!— снова перебивает его Николай Карлович, указывая на то место, где стоит взволнованный дебютант.
— Ай!— и опять прыжок в сторону. — Милостивый государь! Я вам достался не для…
— Люк! Люк! Осторожнее!…
— Ай!— снова прыжок в сторону.
И так Милославский довел этого горячего поклонника искусства до самого выхода, заставив его проскакать всю сцену при общем смехе актеров.
«Отсебятины» и шалости на сцене были страстью покойного Николая Карловича, не отделявшего, в угоду невзыскательной «райской» публике, классической трагедии от вздорного водевиля. Это было ему непростительно, и тем более, что пользовался он репутацией талантливого артиста.
Помнится мне, как в какой-то раздирательной драме или трагедии Милославскому надлежало умереть. Он и умер, грохнувшись на пол, но так не рассчитано, что пришелся как раз под декорацией, которою следовало сделать чистую перемену[8].
— Николай Карлович, — шепнул ему из-за кулис его помощник, — занавес нужно спустить…
— Почему? — так же тихо, незаметно для публики, спросил Милославский.
— Вы под чистой переменой лежите.
— Пустяки! — сказал он и, к изумленно публики, воскрес, встал, спокойно перешел на другое место и снова умер, крикнув за кулисы: «давай».
