Контракт заключен был на три года и хотя в нем был пункт, что по прошествии каждого года контракт по обоюдному соглашению может быть нарушен, я была совершенно спокойна, рассчитывая на этом окладе дослужить до пенсии, так как с основания театров не было примера, чтобы отнимали у артиста то, что раз ему уже дали. Со мной же вышло не так.
По прошествии трех лет контракт возобновили, несмотря на тщательное старание Федорова найти в течение первых трех лет другое контральто. Его не находилось и пришлось возобновить volens-nolens контракт со мной. Через год после его возобновления, директор Гедеонов, сын прежнего директора, присылает за мной и объявляет мне, что у меня отнимается половина моего содержания, т.е. так как я получала около 6000 руб. в год, то с этого времени буду получать всего 3000 рублей. Говоря это, директор прибавил: «Если угодно вам продолжать службу, то можете только на этих условиях, иначе вы нам не нужны». Такое предложение ошеломило меня. Я спрашиваю, как же так я не нужна, когда все оперы идут со мной. Тогда директор объяснил мне, что на ту сумму, которая у меня отнимается, ангажирована Сульянова, также контральто, и что так как она разделит мой труд, то и будет получать половину моего содержания. Сульянова не пела еще ни на одной сцене и я выразила свое мнение директору, что совершенно немыслимо, чтобы только что начинающая певица могла исполнять мои роли. Но что я ни говорила, ничто не могло изменить дела; как видно, решено было отнять у меня половину содержания. Я принуждена была согласиться, потому что до пенсии моей оставалось четыре года. Прослужив 16 лет, я поступила бы необдуманно, если б оставила службу, приняв слишком к сердцу эту новую обиду. Конечно, Федоров, зная мой характер, рассчитывал, что я не снесу такой несправедливости и выйду в отставку. Но я тут же сказала директору: «В вашей воле не дать мне даже ничего, а я все — таки должна служить, иначе зачем же я подарю вам мою службу, которая через четыре года даст мне пенсию».
Между тем Сульянова выступила в «Русалке» и тем ограничилась, так как совершенно не могла исполнять предназначенных ей ролей.
В то же время Федоров подсылал ко мне своего секретаря, который самым дружелюбным образом, как бы желая мне добра, спросил меня, не хочу ли я получить всю пенсию тотчас же. Я конечно готова была согласиться. Тогда он подал мне заранее написанное им для меня прошение об отставке, которое оставалось только подписать, и говорит: «Через несколько дней вы получите полную пенсию». Прошение это я не подписала, потому что, прочтя его, увидела, что это была ни более ни менее как ловушка: в прошении говорилось, что я, представляя свидетельство от доктора, прошу отставки по болезни и в таком смысле, что, получив по такому прошению отставку, я не могла уже более надеяться появиться где бы то ни было на сцене.
