Смеркалось, когда Серик добрался до дому. Но все уже было собрано, только мать что-то увязала в узелок, и тайком сунула в мешок. Привычный уже к опасностям, Серик спал без задних ног, намаявшись за день.
Наутро он обвесился оружием, взвалил на плечо мешок с припасами, и пошел в войско. Он не видел, как мать тайком перекрестила его с крыльца. Серика немножко тревожило, что забыл вчера сказать Гнездиле, что у него только щит для конного боя, пехотного нет. Он шел вдоль длинного обоза, стоящего на улице, а до княжьего подворья было еще далеко. Наконец он спросил первого попавшегося ратника:
— А где сотня Гнездилы?
Тот махнул рукой в переулок:
— А вон, на соседней улице стоит.
Серик прошел переулок, и сразу же наткнулся на Гнездилу, который прохаживался вдоль длинного ряда саней, с запряженными в них парами лошадей. Увидев Серика, ткнул пальцем в сани, стоящие за трое саней от него:
— Туда иди. Там уже оруженосец твой сидит. Все у него есть; припас хороший, три сотни стрел лучных, да сотня самострельных…
— А я еще и своих прихватил, — похвастался Серик.
— Ну, это, ты молоде-ец… Вечно так; набираешь, набираешь стрел, а их все равно не хватает… Ну, в обозе еще двойной запас имеется…
— Только, щита пехотного у меня нет… — покаянно сообщил Серик.
— А он тебе и не к чему. Как ты со щитом стрелять-то будешь?
— Ну, с коня-то я стреляю…
— Пехотный щит тяжелее конного… Вот и прикинь, после скольких выстрелов твоя рука опустится и больше не поднимется, если на ней еще и щит будет висеть?
— А как же?..
— Пешцы оборонят. Ты ж для них, как батя родной. Для тех, у кого хороший стрелец стоит, сила конного удара вдвое уменьшается… Ну, иди в сани, сейчас тронемся. Вон, уж и князь со старшей дружиной к воротам проскакал…
В санях и тулупы были припасены на всех. Закутавшись в тулуп, Серик улегся рядом со своим оруженосцем. Возницей сидел Щербак. Оглядев оружие Серика, проворчал:
— Неплохо на татьбе летом разжился, а?
Серик хмуро ответил:
— Оружие и кольчугу брат делал. Может, слыхал? Батута…
— Слыхал… Как не слыхать? Сам у него еще позапрошлым летом меч заказал. Хоть и заплатил за него серебром, да быстро уверился, что меч золота стоит.
Откуда-то донеслось:
— Сотня Гнездилы-ы… Тро-огай!
Войско в удивительном порядке вытягивалось из города; не было ни шума, ни толчеи. Только снег зло визжал под полозьями тяжело нагруженных саней. Так же без суеты разобрались в длинную вереницу на дороге. Ехали три дня, все дальше на полдень от Киева, по льду Днепра. На стоянках по стану гуляли слухи; будто бы лазутчики доносили, что впереди так и идет Рюрик, со своей дружиной. Но на третий день он резко свернул, и выбрался на левый берег. Дружинники вздохнули с облегчением; значит, не на соединение с печенегами он шел. Что ж, полегче будет… Коней обихаживали по очереди, о еде можно было не беспокоиться; как только останавливались, кашевары тут же разводили костры под огромными котлами, и варили густой, наваристый кулеш. Хлебали прямо из котлов, а потом на дне котла каждому оставалось еще по куску мяса с кулак. "Да на такой кормежке — любого печенега в бараний рог согнем" — хлебая кулеш, посмеивались воины. После пускались в воспоминания, в каких походах собственных коней съедали, а в каких — и до сапог добирались. На пятый день свернули в Рось. Заночевали в Корсуне. Хоть и остановились в городе, а все равно пришлось спать в санях; потому как в избах все равно места на всех бы не хватило. Наутро выступили с присоединившейся к войску корсунской дружиной, и еще ехали день по Роси.
