— Вы позвонили по номеру 911, — напомнил Наполитино.
— Я хотел позвонить по номеру 411. Объяснил все Розалин Чен.
— Не объяснили, пока она не перезвонила вам.
— Я положил трубку, подумав, что соединения еще не было.
— Мистер Уайлс, вам кто-то угрожал?
— Угрожал? Да нет же. Вы спрашиваете, не приставлял ли кто дуло пистолета к моему виску, когда я разговаривал с Розалин? Ну, что вы. Откуда такие мысли? Вы уж извините, я знаю, что такое случается, но не со мной.
Билли предостерег себя: ответы должны быть короткими. Длинные могут принять за нервное лопотание.
— Вы сказались больным и не пошли на работу? — спросил Наполитино.
— Да, — Билли скорчил гримасу, но не так уж драматично, поднес руку к животу. — Схватило желудок.
Он надеялся, что они унюхают, чем от него пахнет. Сам-то он улавливал запах виски. Если этот запах не укроется и от них, они могли бы подумать, что боль в животе — слабая попытка скрыть тот факт, что накануне он сильно набрался и еще не пришел в себя.
— Мистер Уайлс, здесь еще кто-нибудь живет?
— Никто. Только я. Живу один.
— Сейчас в доме кто-нибудь есть?
— Нет. Никого.
— Ни подруги или родственника?
— Никого. Нет даже собаки. Иногда я думаю о том, чтобы завести собаку, но на этом все и заканчивается.
Взгляд темных глаз Наполитино ничем не отличался от скальпеля.
— Сэр, если в доме какой-нибудь плохой человек…
— Нет там плохого человека, — заверил его Билли.
— Если кого-то из ваших близких держат сейчас на мушке, лучший для вас вариант — сказать мне об этом.
— Разумеется. Я это знаю. Кто не знает?
Билли мутило от жара, идущего от накаленного солнцем автомобиля. Он буквально чувствовал, как его лицо превращается в сплошной ожог. Но обоим сержантам горячий воздух не доставлял никаких неудобств.
— В состоянии стресса запуганные люди принимают неправильные решения, Билли, — поддержал коллегу Собецки.
— Господи Иисусе, я действительно показал себя полным идиотом, положив трубку после того, как набрал 911, о чем и сказал Розалин.
— Что вы ей сказали? — спросил Наполитино.
Билли не сомневался, что в общих чертах они прекрасно знали, что он ей сказал. Сам он мог повторить разговор с Розалин слово в слово, но надеялся убедить копов, что слишком много выпил, чтобы точно помнить, каким образом попал в столь нелепое положение.
— Что бы я ей ни сказал, должно быть, это была глупость, раз уж она решила, что кто-то на меня давит. Принуждение. Это же надо. По-дурацки все вышло.
Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, сухо рассмеялся, вновь покачал головой.
