Сочувствуя, но не желая расставаться с запиской, которая стала влажной от его пота. Билли развернул листок и прочитал аккуратно отпечатанный текст:
«Если ты не обратишься в полицию и они не начнут расследование, я убью неженатого мужчину, исчезновения которого мир не заметит.
Если ты обратишься в полицию, я убью молодую мать двоих детей.
У тебя есть пять часов. Выбор за тобой».
Уже при первом прочтении Билли уловил все ужасные подробности, однако прочитал записку второй раз и лишь потом отдал ее Лэнни.
Озабоченность, ржавчина жизни, покрыла лицо Лэнни, когда тот читал записку.
— Этот сукин сын просто безумец.
— Мне нужно ехать в Напу.
— Зачем?
— Чтобы отдать обе записки в полицию.
— Подожди, подожди, подожди! — выпалил Лэнни. — Ты же не знаешь, что и второго человека убьют в Напе. Это может произойти в Сент-Элене или Рутефорде…
— Или в Энгвине, — перебил его Билли, — или Калистоге.
Лэнни продолжил, словно и не услышал слов Билли:
— …или в Йонтвилле, или в Серкл-Оукс, или в Оуксвилле. Ты не знаешь, где это произойдет. Ты ничего не знаешь.
— Что-то я знаю, — ответил Билли. — Я знаю, что правильно.
— Настоящие убийцы не играют в такие игры, — Лэнни смахнул пот со лба.
— Этот играет.
Сложив записку и сунув ее в нагрудный карман форменной рубашки, Лэнни взмолился:
— Дай мне минутку, чтобы подумать.
Вытащив записку из кармана его рубашки, Билли ответил:
— Думай сколько хочешь. Я еду в Напу.
— Это плохо. Неправильно. Не глупи.
— На этом его игра закончится, раз уж я не буду в нее играть.
— Значит, ты собираешься убить молодую мать двоих детей. Взять и убить, так?
— Будем считать, что ты этого не говорил.
— Тогда я повторю. Ты собираешься убить молодую мать двоих детей.
Билли покачал головой:
— Я не собираюсь никого убивать.
— Выбор за тобой, — процитировал Лэнни. — Ты собираешься своим выбором оставить двоих детей сиротами?
Такого лица, таких глаз своего друга раньше Билли не видел, ни за покерным столом, ни где-то еще. Перед ним стоял незнакомец.
— Выбор за тобой, — повторил Лэнни.
Билли не хотел рвать с ним отношения. Он жил на более общительной стороне границы между затворничеством и отшельничеством и не собирался границу эту пересекать.
Возможно, понимая состояние друга, Лэнни изменил тактику:
— Я лишь прошу тебя бросить мне веревку. Сейчас я на зыбучем песке.
— Да перестань, Лэнни.
— Я знаю. Он засасывает. И ничего с этим не поделаешь.
— Не пытайся манипулировать мной. Не дави на меня.
— Не буду. Извини. Дело в том, что наш шериф — отменный говнюк. Ты знаешь, что он — говнюк. С таким личным делом, как мое, для него это будет достаточным поводом отобрать у меня жетон полицейского, а мне еще шесть лет до полной выслуги.
