— Я чищу фисташки на кухне.
Она повернулась и ушла в дом, предлагая ему следовать за ней, словно он бывал здесь тысячу раз. Но приехал-то он впервые.
Солнечный свет, едва пробивающийся сквозь тяжелые портьеры, и торшер под темно-синим шелковым абажуром оставляли большую часть гостиной в глубокой тени.
Темный паркетный пол, темно-синие мохеровые чехлы на мебели, персидский ковер. Все, что было в моде примерно в 1930-х годах.
Его шаги отдавались от паркета, Айви шла совершенно бесшумно, словно скользила над полом, не касаясь подошвами дерева, совсем как сильфида, решившая прогуляться по пруду, оставляя в неприкосновенности его поверхность.
В глубине дома располагалась кухня, размерами не уступающая гостиной, с обеденной зоной.
Забранные деревянными панелями стены, резные дверцы полок, шкафчиков и буфетов, белый с черными ромбами пол… казалось, кухню перенесли в Калифорнию из Нового Орлеана.
Оба окна между кухней и задним крыльцом по случаю жаркого дня были открыты. В одном оконном проеме сидела большая черная птица.
Неподвижность птицы наводила на мысль о таксидермии. Потом птица повернула голову.
Хотя Айви не сказала ни слова, Билли почувствовал, что его приглашают присесть к столу, а когда он сел, она поставила перед ним стакан со льдом. Взяла со стола графин и налила чай.
На красно-белой клетчатой клеенке стоял другой стакан с чаем, ваза с вишнями, сковорода с нечищеными орехами и миска, до середины наполненная очищенными.
— Красиво живешь, — сказал Билли.
— Это дом моей бабушки. — Айви взяла из вазы три вишни. — Она меня вырастила.
Как всегда, она говорила тихо. Не повышала голос даже в таверне, тем не менее мужчины всегда слышали каждое ее слово.
Обычно не замеченный в праздном любопытстве, Билли удивился, услышав собственный голос:
— А что случилось с твоей матерью?
— Она умерла в родах, — Айви разложила вишни на подоконнике рядом с птицей. — А отец просто ушел.
В чай с легким привкусом мяты она добавила персикового нектара.
Когда Айви вернулась к столу и снова принялась чистить орехи, птица продолжала наблюдать за Билли, не обращая внимания на вишни.
— Птица у тебя домашняя? — спросил Билли.
— Мы принадлежим друг другу. Он редко заходит дальше окна, а если заходит, то соблюдает мои правила чистоты.
— И как его зовут?
— Он еще не сказал мне свое имя. Со временем скажет.
Никогда раньше Билли не чувствовал себя так легко и непринужденно. Может, поэтому и задал такой странный вопрос:
