— Что появилось раньше — настоящая птица или та, что на парадной двери?
— Они прибыли одновременно, — дала Айви не менее странный ответ.
— Он кто… ворона?
— Бери выше. Он — ворон и хочет, чтобы мы верили, что он только ворон и ничего больше.
Билли не знал, что на это сказать, и промолчал. Молчание ему нисколько не мешало, и ей, кажется, тоже.
Он вдруг осознал, что куда-то подевалась та спешка, с которой он покидал «Шепчущиеся сосны». Время уже не неслось, как бурная река. Более того, здесь, похоже, время ровным счетом ничего не значило.
Наконец-то птица повернулась к вишням клювом и очень ловко начала отделять мякоть от косточек.
Длинные пальцы Айви вроде бы двигались медленно, однако миска на глазах заполнялась очищенными фисташками.
— Дом такой тихий, — отметил Билли.
— Потому что стены долгие годы не пропитывались бесполезными разговорами.
— Не пропитывались?
— Моя бабушка была глухая. Мы объяснялись знаками или записками.
За задним крыльцом начинался цветник, в котором преобладали три цвета: красный, темно-синий и королевский пурпур. Если ветер шевелил листвой, если цикада подавала голос, если пчела жужжала, кружась над розой, ни один звук не проникал сквозь открытое окно.
— Ты, наверное, хотел бы послушать музыку, — добавила Айви, — но я предпочитаю обходиться без нее.
— Ты не любишь музыку?
— Мне ее хватает в таверне.
— Я люблю зудеко. И западный свинг. «Техас топ хэндс». Боб Уиллс и «Техасские плейбои».
— И потом, музыка звучит всегда, если ты достаточно глубоко замрешь, чтобы услышать ее.
Наверное, он еще не научился замирать так, чтобы услышать ту музыку, которую слышала она.
Билли достал из кармана фотографию мертвого богомола и положил на стол.
— Я нашел ее на полу в комнате Барбары в «Шепчущихся соснах».
— Можешь оставить ее у себя, если хочешь.
Он не знал, как истолковать ее ответ.
— Ты ее навещала?
— Иногда я сижу рядом с ней.
— Я не знал.
— Она по-доброму отнеслась ко мне.
— Ты начала работать в таверне через год после того, как Барбара впала в кому.
— Я знала ее раньше.
— Правда?
— Она по-доброму отнеслась ко мне, когда бабушка умирала в больнице.
Барбара была медсестрой, хорошей медсестрой.
— И как часто ты к ней приходишь?
— Раз в месяц.
— Почему ты никогда мне об этом не говорила, Айви?
— Тогда мы могли бы поговорить о ней, не так ли?
— Поговорить о ней?
— Поговорить о том, какой она была, как сильно она страдала… от этих разговоров ты обретаешь покой? — спросила Айви.
— Покой? Нет. Почему ты так решила?
