— Три недели тому назад я закончил оценку состояния Барбары.
— Я заканчиваю ее каждый день.
— Я вам не враг, Билли.
— В это время года трудно об этом судить.
Доктор Феррьер, трудолюбивый, умный, талантливый, вроде бы исходил из самых лучших побуждений. К сожалению, университет, где он учился, заразил его так называемой «утилитарной биоэтикой».
— Лучше она не становится, — доктор Феррьер перешел к делу.
— Она не становится хуже.
— Шансы на восстановление высшей когнитивной функции…
— Иногда она говорит, — прервал его Билли. — Вы знаете, что говорит.
— В ее словах есть хоть какой-то смысл? Она говорит что-то связное?
— Иногда.
— Приведите пример.
— Вот так, с ходу, не могу. Мне нужно свериться с моими записями.
У Феррьера были сострадательные глаза. И он умел ими пользоваться.
— Она была удивительной женщиной, Билли. Никто не сделал бы для нее больше, чем сделали вы. Но теперь для нее нет смысла жить.
— Для меня ее жизнь имеет очень даже большой смысл.
— Страдаете-то не вы. Она.
— Я не вижу, чтобы она страдала, — возразил Билли.
— Но мы не можем знать это наверняка, не так ли?
— Именно так.
Барбаре нравился Феррьер. Только по этой причине Билли не попросил заменить лечащего врача.
На каком-то глубоком уровне Барбара могла воспринимать происходящее вокруг нее. В этом случае она чувствовала бы себя в большей безопасности, зная, что ею занимается Феррьер, а не какой-то другой врач, которого она никогда не видела.
Иногда ирония — точильный круг, который затачивал чувство несправедливости Билли до острия бритвы.
Если бы Барбара знала, что Феррьер заражен биоэтикой, если бы знала, что он, по его разумению, обладает мудростью и правом решать, достоин ли жить младенец, родившийся с синдромом Дауна, или ребенок-инвалид, или лежащая в коме женщина, то могла бы поменять врача. Но она этого не знала.
— Она была такой энергичной, увлеченной женщиной, — гнул свое Феррьер. — Она не хотела бы влачить подобное существование из года в год.
— Она ничего не влачит, — ответил Билли. — Она не на дне моря. Плавает у поверхности. Совсем рядом с нами.
— Я понимаю вашу боль, Билли. Поверьте мне, понимаю. Но у вас нет медицинских знаний, необходимых для оценки ее состояния. Рядом с нами ее нет. И никогда не будет.
— Я вспомнил, что она сказала буквально вчера. «Я хочу знать, что оно говорит… море, что оно продолжает говорить».
Во взгляде Феррьера смешались жалость и раздражение.
— И это ваш пример связности?
— Первое правило — не навреди, — ответил Билли.
