– Ты не можешь определить все это по фонарному столбу, – категорически заявил я.
– Как в таком случае я смог узнать все о Чартерстауне?
– Потому что ты мой симптом.
– Как? – удивился он.
– Ты признак того, что я схожу с ума, заработался, впал в депрессию, а все остальное я просто вспомнил, потому что где-то когда-то слышал. Ты же, точнее, твой голос – не более чем галлюцинация.
– Ничего себе, – обиженно возразил пес. – А если я тебя так назову? Может быть, ты – только симптом моего безумия. Откуда ты знаешь, что перед тобой реально, а что лишь плод воображения?
Теперь выражение морды у него было точно у престарелой домохозяйки, которая спорит с молочником, не принимающим у нее бидончик лишь потому, что ему не нравится, как из этого бидончика пахнет.
– Я не собираюсь вести философские диспуты с собакой!
– Философия как раз и доказывает, что не следует полагаться на субъективную реальность, – говорил пес, – потому что любой может утверждать что угодно. Ваш ход?
Вид у него был такой, точно он только что принес мне палку и, виляя хвостом, ждал, когда же я ее брошу.
– Ладно, если вы, собаки, так чувствительны к эмоциям, тогда ты должен знать, как я себя чувствую сейчас, – сказал я, постаравшись принять непроницаемый вид и хмуро поглядывая в его сторону.
– Разбитый велосипед, диетическая кола, которая тебе не нравится, но все равно ее покупаешь, и сандвич с тунцом, хотя тебе на самом деле хочется БЛТ – Бекон, Лук и Томатный соус. Шины, скользящие по асфальту, и увядшие цветы, – сказал он.
Боже мой, завтра непременно к доктору! Доктор меня ждет.
– Я спросил, что я чувствую, а не чем пахну.
– Запах и есть чувство, а чувство – запах, – сказал пес с озадаченным видом. – Нельзя описать одно без другого.
– Разбитые велосипеды, – процедил я сквозь зубы, – это не запах.
– В твоем случае как раз запах, – уверенно сказал пес.
– Тебе бы лучше помолчать, – заметил я. Бросил я. Последний раз я был вблизи разбитого велосипеда, когда под ним лежал отец.
Мы подкатили к заведению Змееглаза. Оно располагалось в особенно непривлекательной части исключительно мерзкого прибрежного городка. Я уже был весь как на иголках, как всякий раз перед игрой.
– Слушай, – сказал я собаке. – Я должен буду сосредоточиться. Так что не отвлекай, и еще, если можно?
– Что? – с готовностью повилял он хвостом.
– Заткнись на время игры. Ни слова, понял?
– Вы пухнете и пахнете в присутствии Люси, – заявил Пучок. – А все оттого, что вы находите ее чертовски привлекательной. У нас, собак, это называется любовью.
