Госпожа Лайса отворила тяжелые черные двери и свернула к центральной лестнице. Холл был пуст. Здесь царил полумрак, только сверху, с лестницы, воздух был светлее, туда проникали солнечные лучи. Боковые зеленые двери, ведущие в помещения прислуги, были приоткрыты, и оттуда доносились еле слышные женские голоса и звуки шагов. Госпожа Лайса, не притрагиваясь к перилам, прямая и тонкая, быстро пошла по лестнице наверх, но вдруг остановилась и обернулась ко мне.
— Скажите, — вдруг сказала она своим резким голосом, — почему тцаля Охотников так заинтересовали северные проблемы? Или вы не настолько равнодушны к своей родине, как пытаетесь показать?
Наши глаза — стально-серые, темные до синевы ее и прозрачные бледно-серые мои — встретились. Не знаю уж, как при этом искры не посыпались: я, по крайней мере, здорово разозлилась. Госпожа Лайса смотрела на меня высокомерным, странно холодным взглядом, лицо ее было ясно и спокойно, только светлые брови сошлись к переносице. Она ожидала, что я скажу на это, но я промолчала.
Не дождавшись ответа, госпожа Лайса повернулась и продолжила свой путь. Через четвертый этаж и боковую лестницу она провела меня в небольшую круглую башенку. Мы поднялись по металлической лестнице и через люк в полу попали в полутемную комнату.
Единственное окно было завешано темной шторой, и только по краям пробивались лучики света. Комната была круглой, пред окном стоял громоздкий письменный стол и кресло с высокой спинкой, с другой стороны стола стояло еще одно кресло, невысокое, мягкое, обитое кожей.
— Это мой кабинет, — сказала госпожа Лайса, обходя стол и отдергивая штору. Солнечный свет хлынул в комнату, озарив всю комнату — от вылинявших поблекших половиков на полу до металлических стеллажей с большими книгами в переплетах из кожи. Комната была такая же неуютная, как и сама госпожа Лайса.
Госпожа Лайса отошла к стеллажам. Я опустилась в кресло и повернулась к ней. Госпожа Лайса, подняв кудрявую льняноволосую голову, искала что-то на верхних полках. Зеленый камзол ее задрался, когда она подняла руки, показалась кружевная белая сорочка.
— Вот летописи, которые вам нужны, — проговорила она, оборачиваясь ко мне и уронив на стол передо мной пыльный манускрипт.
Обойдя стол и отодвинув тяжелое кресло, госпожа Лайса села напротив меня, спиной к окну. Ее короткие кудри вспыхнули золотом в солнечных лучах.
— Не стану скрывать, — сказала она своим резким голосом, сплетая пальцы и глядя на меня холодными глазами, — я была удивлена, когда узнала, что вы уже тцаль. Мне кажется… поправьте меня, если я ошибаюсь, — быстро прибавила она, — но мне кажется, что вы еще очень молоды для тцаля. Обычно они бывают старше, не так ли?
