Тот Сергей для Гаранина как бы и не существовал никогда. Он не видел его живым и не воспринимал живым. И уважения к мертвому у него не было: дурак! Бросился в Колыму спасать какого-то мальчишку и утонул. Утонул, оставив бабу с носом — на сберкнижке у летчика Сергея Щеглова было всего ничего — месячный заработок полярного летчика.
"Нет, расписываться погодим!" — подумал Сергей Гаранин.
— Сереж?
— А-а?
— Я тебя люблю, Сереженька.
— Спи…
— У нас с тобою все есть, Сережа. Все, все!..
Действительно, все есть: ковры на стенах и на полу, цветной телевизор, холодильник, тряпок полный гардероб… Машины нет? Так будет! Все-таки, заработки на Крайнем Севере неплохие, а они еще совсем не старые люди.
Зина говорит об этом Сергею. Он фырчит от этих разговоров, ловит глазами фотографию Сергея.
— Может, кому и нравится с голой жопой над Колымой летать! Лично мне это не подходит.
Зина пытается надуться, все-таки оскорбляют того Сережу.
Но Гаранин — захотелось человеку! — запечатывает ей рот поцелуем, прижимает к себе, обдавая жаром сильного мужского тела и она вжимается в него, забывая обо всем на свете.
— Я люблю тебя, Сереженька, я тебя люблю очень и очень…
"ЛИ" готовили к полёту. Из его металлического чрева вытаскивали бревно за бревном, высвобождая самолёт полностью. Неожиданно этим же бортом собрались лететь директор совхоза Сайвасов и парторг Татаев. Если директор совхоза укладывался в авианорму — семьдесят пять килограммов живого веса! — то партийный деятель Татаев явно тянул на двойную. Да и Фарли Моуэт был не один, а с женою и переводчиком и вся эта могучая тройка весила не менее двух центнеров! Да ещё Рытхэу, Курилов, Кучаев!.. Нет, определённо, брёвнам в самолёте делать было нечего! Из восемнадцати осталось два. Вместо сидений. Нарушался сам принцип полёта — " В тундру без брёвен «ЛИ» ходу нет!. Хочешь попасть в тундру — жди пассажирского самолёта или вертолёта!"
Но кто считается в далекой Арктике с этими законами! И первыми нарушают эти законы те, кто их и сочиняет!
"ЛИ" вырулил на белое полотно Колымы — зимний аэродром! — оторвался от льда и взял курс на Андрюшкино. Лёту — два часа!
Самолёт набрал высоту и дымы Черского исчезли.
Максим Кучаев припал к иллюминатору — нравилась ему тундра с высоты птичьего полёта! Зрелище необъятного пространства волновало его всегда, хотя в эти минуты из круглого оконца «ЛИ», летящего над облаками, ничего нельзя было рассмотреть… А самолёт взбирался всё выше и выше…
