Фигуряла.
Белый шпион.
Гольдберг собственной персоной.
Чужака и зовут не иначе как чужаком. Лессер, не признавая себя виновным, все-таки строит поспешные планы бегства.
И тут появляется Мэри Кеттлсмит в вязаной оранжевой мини-юбке, обнажающей ее красивые бедра; она, вальсируя, приближается к Лессеру в компании Сэма Клеменса, мужчины мефистофельского типа в ермолке и дашики[5]. Он хотя и выслушивает, склоня голову, все, что ему говорят, сам немногословен.
Вы развлекаетесь сегодня вечером? — дружески спрашивает Мэри Лессера.
Всю дорогу: расслабляешься, потом хорошо пишется. Когда слишком много и долго работаешь, становишься нервным.
Как насчет того, чтобы трахнуться с черной?
Я бы не возражал, говорит Гарри.
Покажите-ка, сколько у вас зелененьких.
Сэм кивает, серьезно и одобрительно.
Деньги? Лессер бледнеет. Я-то надеялся, меня пригласят из чистой дружбы и приязни.
Сэм со щелчком открывает свой восьмидюймовый пружинный нож в перламутровой оправе, и Лессер, сидя за своим письменным столом на Тридцать первой возле Третьей, отметает мечтания и вновь принимается выстраивать свои сиротливые предложения.
*
Хотя не прошло и часу, как Билл забрал свою пишущую машинку, чтобы стучать на ней еще один долгий день, Гарри услышал — почувствовал — пинок в дверь; дело было мрачным февральским утром, и писатель, проклиная судьбу, открыл ее, ожидая увидеть черную голову Билла, однако — ошибки быть не могло — большая нога, просунувшаяся в раствор двери, и холодные глаза, встретившие глаза Лессера, принадлежали бледнолицему Левеншпилю.
— Кто эта горилла в квартире Хольцгеймера? Кто-нибудь из ваших друзей?
— Какую гориллу вы имеете в виду?
— Не виляйте, Лессер, — пробурчал домовладелец. — Я обнаружил пишущую машинку в кухне на столе. И еще надкушенное яблоко и матрас в спальне, от него воняет мочой. Где он прячется?
Лессер широко открыл дверь.
Левеншпиль, упокоив свою мясистую руку на дверной раме, колебался.
— Я вам поверю, только скажите мне, кто этот сукин сын?
— Он то появляется, то исчезает. Не знаю толком, кто это.
— Вроде бы писатель. Я прочел пару страниц, которые он комкает и бросает на пол. В одной говорится о маленьком мальчике из Гарлема. Он что, цветной?
— Почем я знаю.
Левеншпиль скорчил гримасу.
— Кто бы он ни был, он посягает на частную собственность. Скажите ему, я возьму его за жопу и выброшу из дома.
Лессер сказал, что домовладелец посягает на время, отведенное для творчества.
Левеншпиль, по-прежнему держа ногу на пороге, смягчил интонацию.
