Видение окончательно пропало из иллюминатора. Корабль плыл мимо темно-зеленых песчаных равнин, доходивших до самой воды. Потом от берега пришлось отойти, чтобы не сесть на мель. Следующей ночью, заступив на вахту, Эфраим вспомнил наездницу на манеже, не сразу поняв – а возможно, и сразу! – что наделяет ее чертами лица, глазами, живостью Элианы.
Заря еще только занималась, когда конвой, беспрестанно помигивая бортовыми огнями, сбавил ход при подходе к Скапа-Флоу. Впервые в истории французские суда пригласили на самый секретный рейд Британской империи. Сотня кораблей на якорях, вымпел флота метрополии. Трепет флагов на солнце. Сверкающие борта и башни, оживление на всех палубах, ощущение мощи и воодушевления при виде грозных крейсеров и миноносцев. Невзирая на частые тревоги, о которых свидетельствовали красные флажки на мачтах всех судов, прибывшие улавливали атмосферу радости. Дело было, видимо, в весне, сосредоточении огромной энергии на столь малом пространстве, в молодости моряков, лица которых выражали уверенность в своих правах и в скорой победе их страны.
Стоянка длилась три дня, но сходить на берег было запрещено. На рассвете четвертого дня на борт поднялись и приступили к маневрированию английские рулевые. Сдержанные или возбужденные, но неизменно вежливые, сочетающие беспечность денди с точностью бухгалтеров, они оставались изящной загадкой для французов, которым не нравилось это сочетание противоположных качеств. Эфраим подружился с одним из них, по имени Малком, разделявшим его пристрастие к поэзии Катулла и познакомившим его с Йитсом и Томасом Харди.
Переход через Гебридское море оказался нелегким. Под рев ветра на палубу обрушивались тяжкие валы. Пришлось накрыть пулеметы брезентом и надеть липкие плащи, от которых мокли колени. Многие воины, способные не отступать под пулями, что они вскоре доказали, оказались бессильны перед качкой и вопреки своей воле расставались со съеденным. Бенито спасался от больных из своей каюты в корабельных коридорах и в обществе Малкома, восхищавшего его своей лаконичностью. Теперь в бинокль можно было разглядывать только лоскутья серых облаков, чаек, черные базальтовые скалы, сверкающие влагой и восстающие из океана, как окаменевшие волны.
В честь перехода через Полярный круг днем 26 апреля кричали по традиции «ура!» и поднимали тосты. Эфраим, никогда не имевший пристрастия к выпивке, тайно поднял свою карфагенскую чашу за здоровье старика Армана и за будущее Элианы. Как представлял он это будущее? Честно говоря, никак.
