– Кого? – растерялась Инна.
– Собаку, кого же ещё…
Это было официальное предложение. И все остальное теперь зависело только от неё. Значит, не зря она приехала в санаторий и так дорого заплатила за путёвку и за подарок той тёте, которая эту путёвку доставала.
– Ты ещё сам не переехал, – растерянно сказала Инна. – А уже собаку свою тащишь…
Решено было, что стены прихожей они обошьют деревом, а спальню обтянут ситцем, и тогда спальня будет походить на шкатулку. А гостиную они оклеят нормальными обоями, но изнаночной стороной. И гостиная будет белая. Она видела такую гостиную в доме у иностранцев. Книжных полок решили не покупать, а сделать стеллажи из настоящих кирпичей и настоящих досок. На кирпичи положить доски и укрепить, чтобы не рассыпались. Такое она видела в иностранном журнале. Было решено – никаких гарнитуров, никакого мещанства. Основной принцип – рукоделье, то есть дело рук, а значит, и творчества.
Ещё было решено, что вить гнездо они начнут после того, как Адам разведётся с женой и официально распишется с Инной. Можно было бы принять другой план: сначала съехаться и обивать спальню ситцем, а потом уже разводиться и расписываться. Но Инна боялась, что, если согласится на этот план, Адам начнёт тянуть с разводом и, в конце концов, захочет сохранить обеих женщин, как это сделал тот человек, которого она любила. Потому что в каждой женщине есть то, чего нет в другой.
Срок пребывания в санатории подходил к концу. Они каждый день гуляли втроём: Адам, Инна и Радда, и каждый раз выбирали новые маршруты, чтобы разнообразить впечатления. Адам в угоду Инне орал на собаку, но собака не обижалась. Для неё было главное, чтобы хозяин находился рядом. Когда он уходил и оставлял собаку одну, в ней образовывалось чувство, похожее на голод, стой разницей, что голод она могла терпеть, а этот, душевный, голод – нет. Каждая секунда протягивалась в бесконечность, и в этой бесконечности сердце набухало болью и работало как бы вхолостую, без крови, и клапана перетирались друг о друга. И собаке казалось: если это состояние не кончится, она взбесится. И тогда она начинала рыдать в конуре. Выходила старуха и что-то говорила, но Радда не слышала её сквозь отчаянье. Потом возвращался хозяин, и сердце сразу наполнялось горячей кровью и все успокаивалось внутри.
Адам любил свою собаку, но в присутствии Инны он стеснялся и даже боялся это обнаружить. Он испытывал к Инне то же самое, что Радда к нему. В отсутствие Инны он слышал в себе тот же самый душевный голод и так же трудно его переносил. Инна понимала это и догадывалась, что если она скажет: «Адам!» – и бросит палку в кусты, он тут же помчится со всех ног, путаясь в ногах, и принесёт ей эту палку в зубах, и, приподняв лицо, будет ждать, что ему дадут кусочек сахару или погладят по щеке.
