Инна наслаждалась своей властью и временами была почти счастлива, но все же что-то ей мешало. Если бы понять – что именно. И однажды поняла.
Это было в полдень.
Они вышли в поле, похожее на степь, покрытое шёлковым ковылём. Радде что-то показалось подозрительным, и она осторожно вошла в ковыль.
– Мышь, – предположил Адам. – Или крот.
Он крикнул какой-то охотничий термин. Радда вся напряглась и забеспокоилась.
– Челноком идёт, – сказал Адам, будто Инна что-то в этом понимала.
Собака красиво стелилась по полю. Отсюда было не видно её бельмастого глаза, высокая трава скрывала дряблый живот. Была видна только узкая породистая морда, темно-коричневая спина и вдохновенный ход гончей собаки.
Адам с любовью и родительской гордостью смотрел на Радду и приглашал глазами Инну разделить его любовь и гордость. И сам в это время был похож на студента, и очки поблёскивали на солнце.
– Как молодая, – сказал Адам. И в этот момент Инна отчётливо поняла, что ей мешало. КАК. Собака, шла КАК молодая, но она была старая. И то, что случилось у неё с Адамом, – КАК любовь. И даже с официальным предложением и ситцевыми стенами. Но это – не любовь. Это желание любви, выдаваемое за любовь. И тот человек, которого она любила, всплыл перед глазами так явственно, будто стоял возле крайней берёзы. Их отношения последнее время были похожи на боксёрский матч – кто кому сильнее врежет. С той разницей, что в боксе сохраняются правила игры, а они без правил, в запрещённые места. И сейчас, уехав в санаторий и присмотрев себе Адама, врезала она. Так, чтоб не встал. Но он встал и стоял возле крайней березы, усмехаясь, вытирая кровь с зубов.
А собака все шла над шёлковым ковылём.
А Адам весь светился, щурясь.
А Инна стояла – побеждённая и глухая от навалившейся пустоты. И все это происходило средь бела дня под радостным полуденным солнцем. И где-то улепётывала от собаки несчастная мышь. Или крот.
Срок Инны заканчивался на неделю раньше, чем у Адама. Но Адам тоже решил прервать отпуск и вернуться в Москву. У него была тысяча дел: разводиться, расписываться, размениваться, разговаривать с начальством.
Предстоящий развод несколько тормозил его продвижение по престижной лестнице. Но престижная лестница в его новой системе ценностей не стоила ничего. Полторы копейки. Престиж – это то, что думают о тебе другие люди. А какая разница, что подумают, сидя у себя дома, Кравцов или Селезнев.
Служебные удостоверения, ордена, погоны, бриллианты, деньги – это то, что человек снимает с себя на ночь и кладёт на стол или вешает на стул – в том случае, если это китель. А все, что можно снять и положить отдельно от себя, не имело больше для Адама никакого значения. Имело значение только то, с чем он ложился спать: здоровье, спокойная совесть и душевное равновесие. И женщина. А точнее – Любовь. А ещё точнее – это дети. Много детей: трое, четверо, пятеро – сколько бог даст. Он будет водить их в зоопарк, показывать носорога и покупать мороженое. Он построит им дом на зеленой траве, чтобы на участке стояли сосны и росла земляника. Он будет в жаркую погоду ходить босиком по душным сосновым иголкам и спокойно, счастливо стареть. Старость – это тоже большой кусок жизни, и в нем есть свои преимущества, тем более что молодость и зрелость у Адама счастливыми не были, и он все время ждал перемен. В молодости они с женой очень долго снимали углы, потом комнаты. Адам привык считать себя временным жильцом, и это ощущение временности невольно ассоциировалось со Светланой.
