Она вспомнила, как привезла его в Москву, поселила у себя, научила не чавкать и не говорить с акцентом, купила ему песни и «вольво». Водила, как барана на поводке, к разным людям и хлопотала за него на радио и ТВ. Эта дрянь все забыла, все, что он умел, – это скакать на ней, но лошадь уже устала и требовала уважения и благодарности, но от кого? Ничтожество с отсутствием пульса в мозгу не понимало, у него не работали сразу два полушария, только член и желудок, а вот придумал сука, или кто-то из врагов научил?
Это следовало обдумать, и Алевтина для усиления аналитических функций заказала коньяк.
Два бокала придали сил, она вспомнила, как на ее день рождения аптекарь привел свою мокрогубую соску и та запала на дикую шерсть ее орангутанга. Они шушукались в разных углах, но Алевтина не придала этим брачным играм никакого значения – пусть мальчик подготовится к ночи, нальет в свой бокал жизненные соки, а она выпьет его без остатка и до дна – так было всегда, ее зверек место знал: где миска, там и место.
В ту же ночь Алевтина предложила своему дружку повенчаться, но он как-то завибрировал, сказал, что это не важно, им и так хорошо, хотя раньше не раз заводил бодягу, что хочет, чтобы все как у людей. Она посулила ему лимон, но он соскочил с темы, сославшись, что растерян от привалившего счастья. Тогда Алевтина не поняла, не поверила, что это животное может крутить яйца, и недооценила Дарвина: тот же говорил, что у мужчин есть признаки предыдущего подвида. Но ей позиция Дарвина показалась архаичной. «Куда он денется?» – подумала она и успокоилась. Интуиция победила научное знание.
Она позвонила аптекарю и устроила ему скандал: «Ты увел из чужого дома мое! Как ты мог?!» Он, когда-то бывший ее любовник, извинялся, говорил, что малолетка запала, пугает суицидом, а дочь одна. «Может, поучить твоего шимпанзе?» – «Не надо, – сказала она, – пусть идет». Воцарилась пауза, и они вспомнили свои египетские ночи двадцать лет назад, когда оба были бедны и юны и вместо щелканья лимонов в головах у них взрывались золотые фонтаны.
Алевтина поехала домой собирать своего наездника в дорогу в новую жизнь: заехала и купила ему новые трусы, носки, новую бритву и ботинки. Она покупала ему эти вещи, как сыну, который уходит от мамы к другой девочке, – трудно отдавать свое, отрывать от сердца. Она привыкла к своему чудовищу, он придавал некий смысл ее бесконечному бегу по кругу: вынуждал вставать раньше, делать зарядку, наводить макияж и не напиваться к ночи до синяков под глазами. Он держал ее, как спасательный круг в холодном океане, где не видно берега.
