- Совершенно верно! - подхватил лорд Тапкин. - Мы с бароном которую неделю пытаемся отговорить этого головореза от столь опрометчивого поступка, указывая на возможные необратимые последствия, но он ничего не желает слушать.
- А как вы пытаетесь отговорить этого громилу? - спросил аббат.
- Мы взываем к его чести и нравственному чувству вкупе с разумом и прогностическим мышлением,- отвечал Пфлюген. - А потом...
- ...а потом ведем его на задний двор, чтобы он выместил свою злость на безобидных кирпичиках или досочках,- сообщил Тапкин. - Мы говорим: представь, что это аббат Крюшон и сделай ему, что хочешь, любезный вышибала Синь Синь.
- Мы надеялись, что он, наконец разрядится и откажется от кощунственного и пагубного намерения. Но, увы, - скривился Пфлюген,- этот молодчик только укрепляется в нем.
- И знаете что, аббат? Если раньше,- сказал Тапкин,- этот амбал прошибал ударом ноги два слоя досок, то теперь три, а то и четыре.
- А ударом кулака он в труху разносит стопку в семь кирпичей,- дополнил барон. - Да еще орет как бугай!
- Аббат,- хором закончили двое послов,- мы отчаялись остановить этого потрошителя! Вам надо бежать, аббат! Немедленно!
Крюшон переводил взгляд с одного на другого и, наконец: сказал:
- Как это по-христиански, друзья мои... Знаете - моя душа сейчас пела от радости, что вы, мои дражайшие чада, так прониклись евангельским человеколюбием... Благодарю, что вы вовремя известили меня - я сегодня же доложу обо всем императору. Что же до вашей епитимьи, то, раз вы так с ней свыклись, ее надлежит соблюдать еще месяц. О, не благодарите меня, дети мои! - остановил Крюшон Тапкина, раскрывшего рот, чтобы что-то возразить. - Я только исполняю свой долг пастыря печься о своем стаде.
Тапкин и Пфлюген переглянулись и закусили губы.
Однако, увы,- вечерняя разборка с императором ничего не дала аббату. Во-первых, Синь Синь все отрицал:
- Он меня сам уговаривал, чтобы я пнул, а мне и досок хватает,- знай отпирался вышибала на все расспросы и показания.
А во-вторых, среди допроса императрица вспорхнула, как в мае мотылек, и со звонким смехом убежала в будуар. А вскоре к трону вышел Ахмед, положил руку на плечо Синь Синя и громко произнес:
- Макрай.
После этого он увел водовоза из залы, а император сказал:
- Ну, мужики, вы сами теперь видите - вздор все это. Успокойтесь, аббат, нам твои яйца во как дороги - как свои. Ты как был у нас первый иезуит, так и всегда будешь. Хочешь, я тебе один адресок дам?
