Туз долго видел ее белое платье в красных цветах, ощущая тяжесть сомбреро, тень от которого была особенно свежа и прохладна. Голова чувствовала себя на месте, и мысли приходили неторопливые, как сама допотопная жизнь в тростниковой чосе под пальмовой крышей. «Куда еду? – думал он. – Опять куда-то в “нада”! Надо было бы остаться на следующий век, хотя бы до шестого солнца»… Пока добирался до Мехико, шляпа высохла, пожелтела и стала такой легкой, что в самый раз вернуться за новой, поскольку в голове уже хлопали форточки и двери – начался обычный сквозняк.
После жары Папаноя в автобусе было прохладно. Вообще очень удобно. Маленькое неудобство состояло только в том, что Туз никак не мог определить, чего сейчас хочется. Но и оно миновало, когда поглядел на девушку у противоположного окна. На подбородке у нее виднелась привлекательная щелочка, какие бывают только у лучниц от частого соприкосновения с натянутой тетивой. Она и дрожала, точно тетива.
«Мучо фрио! – сказала, встретившись взглядом. – Очень холодно! В могиле и то теплей. От самой Калифорнии в этом морозильнике. У нас на Кубе так людей не мучают»…
Когда он представился, удивилась: «Туз? Это аббревиатура?»
«Вроде эсэсэр, – пошутил он. – Означает “ты уже здесь!”»
«Эсэсэр? А что же вы социализм просрали?» – покачала она головой, и никаких оправданий Туз не нашел. «Нам с Фиделем хорошо!» – добавила, стуча зубами.
Ее звали Лурдес, и была она балериной. А ездила в Калифорнию навестить брата, бежавшего по глупости с их острова. На горном перевале Сьерра-Мадре в селении Чилпансинго автобус остановился. «Прокол! – радостно объявил водитель. – Тронемся через час». И удалился перекусить буритасами, то есть осликами из кукурузной муки с мясной начинкой.
В поднебесном этом селении было прохладно. Прямо над центральной площадью висела прозрачная, чуть ущербная луна. Значит, где-то рядом отплясывал беспутный Ауя.
Лурдес совсем посинела и, подойдя к Тузу, еле выговорила: «Окажи по старой дружбе братскую помощь – согрей, а не то умру!» «Охотно!» – сказал он, думая, что речь о бутылке текилы. Уже направился к магазину, но Лурдес развернула и повлекла в приют для проезжающих «Курва пелигроса», то есть «Опасный поворот».
Под потолком комнаты, будоража простыни, буйствовал пропеллер, и Лурдес тотчас его вырубила. Лопасти устало, как у приземлившегося самолета, замерли, и пала нелепая тишина. «В безмолвии все острее, – нырнула Лурдес в постель. – Туз, ты еще не здесь? Рапидо! Быстро!» Каждая ее часть, глядевшая из-под одеяла, призывала к поспешности. Но Туз был как-то заторможен – то ли оставался в допотопном времени Папаноя, то ли влияло высокогорье. Вдруг задумался, снимать ли туристические ботинки, – уж очень долго расшнуровывать.
