С Катькой вышло хуже. Правда, от самого ужасного Инга ее защитила в буквальном смысле собственным телом. Не было ни ушибов, ни обширных укусов. Но у Катьки тоже пострадала нога. Собачьи зубы в единственном месте, где смогли уцепиться, с легкостью прошили ткань тонких выходных брюк, покалечили вену, и Катя Рудникова с ощутимой потерей крови лежала в реанимации. Впрочем, и о ней была информация, что обойдется без тяжелых последствий.
Инга радовалась тому, что, очнувшись на руках врачей из «скорой», понюхав нашатыря, умолила везти их не в местную поселковую больничку, а в город, в лучшую клинику с экстренной хирургией. Денег у нее не было и документов тоже, но кое-какое золотишко осталось на ней. И Инга, выдернув из ушей сережки с чудесными сапфирами, подарок еще Гончарного, пыталась насильно сунуть их в ладонь пожилого фельдшера «скорой помощи», видавшего виды дяденьки, пузатого и прокуренного, только бы он отвез их в Москву. Фельдшер обиделся тогда, похоже, всерьез, наотрез отказался брать, ворчал долго, что бензин казенный и лишнего никто не даст. Но повез их в город, а по дороге объяснил, из-за чего. Из-за Катьки – он сразу определил на глаз, что потребуется переливание, а в поселке может не быть нужной группы, и из-за собственных сомнений: как две девушки глухой ночью без денег и документов очутились на подмосковной стройке и почему на них напали собаки.
– Коли вас ограбили, так пусть в милиции и разбираются, собаки на стройке бродячие, какой с Ефимыча спрос, он им не сторож. У нас поселок образцовый, ни к чему головная боль, пущай она у столичных трещит, – пояснил фельдшер свою позицию «с глаз долой».
Тогда еще, услыхав про милицию, Инга, недолго раздумывая, приняла единственно здравое решение. Житейская ее мудрость после всего пережитого расцветала на глазах. А врачи действительно были обязаны сообщить куда следует, и слава богу, что Катька пока находилась в реанимации – кто ее знает, что бы она наболтала сдуру. Только фельдшер ошибался. Следователь, угрюмый и продрогший, прибыл из Кратово (дело о нападении собак все же перевесили на поселковое отделение по принадлежности), слушал в пол-уха. Инга наскоро пересказала угрюмому свою версию. Поехали со знакомыми на дачу. Какая дача? Да она не помнит, темно было. Это не важно совсем. Выпили, да не поделили отношения, ее подруга приревновала ухажера. Решили назло и спьяну уйти прочь. Они бы вернулись, но зло взяло верх оттого, что никто их пропажи не заметил и следом не побежал, и в пику кондуктору подруги продолжили поход. Заблудились, конечно. А тут собаки, такой ужас. Где сумочки и деньги или хотя бы проездные в городском транспорте? А забыли. Думали поначалу, что вернутся, но вышло плохо. Нет, никто их не грабил. Если бы грабили, то сняли бы шубы и золото, разве не понятно. А из-за сумочек чего же волноваться? Знакомые у них люди порядочные, сами вернут. Почему никто не пришел? Так ведь никто и не знает еще. Вот одна подруга сегодня навестит, ей звонила нянечка по просьбе. Ухажер? А что ухажер? Ничего Инга ему сообщать не будет, пускай помучается совестью, поищет, пострадает. На этом месте следователь обмолвился матерком на бабьи капризы и дурь и что из-за ерунды семь верст киселя хлебал. Только спросил напоследок, возбуждать ли дело о собаках. Нет, зачем же, никакого заявления не будет, сами виноваты, хотят, пусть на месте взыскивают с поселковых санитарных служб. Следователь уехал довольный.
